От редакции. В июле 2025 года прошла пятнадцатая по счету летняя школа движения «Суть времени». В этот раз она проходила в несколько необычном режиме. Первые три дня с 7 по 9 июля школьники провели в Москве. Они увидели спектакли театра «На досках», встретились с актерами, побывали на лекциях известных психологов — Вячеслава Боровских и Ирины Медведевой, стали участниками конференции, посвященной спектаклю «Сталинград» и историческим событиям, связанным со Сталинградской битвой.
В перерывах кипели дискуссии. Собравшихся интересовала эзотерическая подоплека нацизма, источники черной и красной метафизик — этим темам в том числе были посвящены и доклады конференции. Говорили на школе и о кризисе современного мира, о положении, которое в нем занимает Россия, о том, какого человека создает этот мир. Обсуждение это затем продолжилось в поселке Александровском в Костромской области — именно там прошла остальная часть летней школы. Мы еще напишем о ней в следующих выпусках газеты. А в этом номере публикуем первую часть отзыва автора нашей газеты, в этом году и участницы Летней школы, поделившейся с нами своими впечатлениями о первых, московских, днях. Соединение Это были три праздничных дня. Не отмеченные красным в календаре, а содержательно, по сути. С длительной подготовкой, с распределением ролей участников, с традицией и торжественностью, напряжением и наградой за него — все по-настоящему. А самое существенное — получился выход за границы обыденного в иную реальность, впечатления из которой хочется удержать, включить в систему мыслей и суждений, сопровождающих жизнь обычную, суетливую и близорукую. Впечатления сложились так плотно, переплелись и пронизали друг друга, что разграничение их по пунктам расписания равнозначно описанию вкуса блюда по его рецепту — то есть это безнадежное занятие. Соединение лекций, аналитических докладов, исторических хроник, спектаклей, обсуждений, знакомств — это единый комплекс, который я и попытаюсь описать по тематическим направлениям. Тема первая Поздний вечер. Шагаю одна по облегченно выдыхающей дневной жар московской улице. Еще не воспоминание, а живые лица новых знакомых, их слова и эмоции встают перед глазами. Не затихло эхо последних удивлений от завершающего выступления Сергея Ервандовича. И на поверхность колышущегося моря впечатлений всплывает одно странное слово: феерия. Спотыкаюсь о него, это слово кажется слишком вычурным и странным. Однако оно упрямо вторгается в ход мыслей, выскакивает, как заклинание, упрямо поворачивая к себе волну осмысления. И я сдаюсь: спектакль «Я!» — это феерия, волшебство, магическое действо, которое раздробило и перемололо мой страх перед темным, тяжелым и болезненным впечатлением от повести «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского. А нет страха — значит, есть работа, мысль, преодоление. Мне показалось очень верным решение автора постановки оформить пьесу-выявление как диалог именно семи голосов. Эта множественность сразу выбивает подпорки шаблонных интерпретаций, ряд которых обиженно колеблется на периферии сознания. Слишком соблазнительно было бы назначить двум собеседникам разделение на плохой-хороший, промаяться с ним весь спектакль и ничего не понять. Сообразить модель на троих тоже просто — и низшее-среднее-высшее, и собеседник-герой-автор — нет пределов монструозности сухих конструкций. Даже различных в чистоте человеческих качеств на такое количество голосов сходу не спроецировать. И потому, не найдя никакого интеллектуального костыля, приходиться внимать действу как чистой полифонии. А как она исполнена… Это не три точки, это три восклицательных знака, затушенных, как сигареты в пепельнице. Чтобы не смели восклицать и тащить за собой замыленные эпитеты. От сцены не оторваться — движения актеров, слаженные до сантиметров, асинхронный танец. Сногсшибательное жонглирование словами, когда разные люди подбрасывают в воздух слово за словом — и фраза не разваливается, остается целой и плотной, в то же время переливаясь, как змея, узорами разных интонаций всех степеней взаимодействия этих голосов: согласия, сомнения, противоречия, усиления, возмущения. Полифония на разрыв, и в то же время цельность каждого голоса, своя логика и их больное, конвульсирующее слияние. Реакция зала была потрясающей. Актеры владели вниманием и эмоциями, заставляя среди этого внутриличностного мрака вдруг взрываться хохотом. Заряд напряжения сбрасывался импульсами смеха, как статическое электричество — искря и потрескивая. Так это странное слово «меннипея», которым М. Бахтин определял жанр этой повести, показывало свою карнавальную суть. Но уже в финале спектакля это слово было поймано за хвост и прибито к полотну над сценой огромной тенью, которая возникла, жестикулируя, над головами скрытых в темноте актеров. Она и исходила от них, и объединяла все частицы расщепленного «я», из голосов сложился один голос. И произошло непредсказуемое: литературный прием беседы с отсутствующим собеседником вдруг перешел в прямое и утвердительное обращение к присутствующему зрителю. Из скользких и провокативных уклонений героя к зрителю вдруг пробилось плакатно-честное: «А ты что прячешь в своем подполье?» Герой пьесы «Я!» зациклен на себе, замкнут в тотальном одиночестве, а поскольку он совершенно справедливо определяет себя как «человека умственно развитого», то создает внутри своего сознания мыслительное пространство, которое не в силах заселить ничем иным, как только своим «я». Сколько бы он ни продолжал свою словесную баталию, жуткие хитросплетения самооправданий, вращение всех его мыслей исключительно вокруг себя самого, как некоторого центра мироздания — все это разорвать ему не удается, выхода к миру из этой ловушки нет. И тут вспоминается лекция врача-психотерапевта В. В. Боровских, прозвучавшая накануне. Рассуждая о зависимостях, он утверждает, что самостоятельно, «из себя», человек не может с ними справиться, даже если осознает их пагубность. И пусть зависимость героя не обозначена привычными для нас маркерами алкоголизма или наркомании, его самовлюбленность сродни всем разнообразным зависимостям психической природы, которые перечислял лектор. В произведении мы наблюдаем механизм, которым личность закольцовывает и гасит все попытки вырваться из ямы, в которую попала. Эта «умственная развитость» дает личности в распоряжение универсальный инструмент оправдания чего угодно — разум. И удобство, легкость и внутренняя энергетическая выгодность использования этого инструмента таковы, что только внешний императив, непререкаемый приказ может заставить разум наконец перестать извиваться в самооправданиях и работать как положено, прямо и честно, именно соединяя личность с миром, а не изолируя ее «в подполье». Так, описывая пути борьбы с зависимостями, В. В. Боровских утверждает: необходимо признать, что человек есть создание высшей относительно него силы, Бога, и потому опора на этот авторитет и будет являться трансцендентирующим императивом, т. е. выводящим за границы личности импульсом. Эта идея работает и дает хорошие результаты, как показывает практика руководимого им центра преодоления зависимостей «Подвижник». Но единственный ли это путь выхода человека к запредельным основаниям, или, иными словами, к метафизике? Накануне мы прослушали доклады о борьбе красной и черной метафизик, и вопрос об этой развилке в рассуждениях Боровских возник уже при обсуждении впечатлений от лекции. Он возник не только у меня. Конечно, нам бы хотелось, чтобы на пути становления и преодоления личных страстей человек всегда выбирал путь созидания, утверждения жизни, света, Бога, красной метафизики. Но ведь есть и другой полюс, который обладает тем же признаком существования за границами личности и принадлежащит духовной природе. Лектор описывал страсти в виде одержимости мелкими бесами. И предлагал выход: изгнать их и призвать Бога занять принадлежащее ему по праву место в душе человека. Но в той же терминологии есть вариант позвать хозяина мелких бесов, главаря банды, чтобы он приструнил их и дал над ними власть. И это темный путь, путь господства, насилия, смерти и тьмы. Тут уже необходимо перейти ко второй теме, но хочу оставить заметку на полях. Возникает вопрос о личности здоровой, ее понимании и описании на том же языке, который мы использовали при работе с этой темой. Ведь описывая диалогичность, отображаемую так ярко в спектакле «Я!», мы рассмотрели только полифонию, в которой каждая часть сознания самостоятельна и своевольна в самовыражении. Личность испытывает болезненные напряжения на разрыв. В подаче М. Бахтина этому состоянию противостоит монологичность (М. Бахтин «Проблемы поэтики Достоевского»). Но монологичность — это редуцированное многоголосие, когда господствует один голос при рабском молчании остальных. Это означает обеднение, выкорчевывание живых голосов, составляющих целостность личности. Музыкальную метафоричность этого ряда должна продолжить симфония как полное выявление, звучание всех голосов без нарушения общей, внешней каждого голоса в отдельности, гармонии. Образ расширяется до личности, дирижирующей хором присущих ей сознаний. (Продолжение следует.) glavno.smi.today
Свежие комментарии