Из лекции врача-нарколога, психотерапевта Вячеслава Боровских, прочитанной на Летней школе движения «Суть времени», проходившей в июле 2025 года Когда-то, будучи студентом шестого курса, я очень захотел стать наркологом. Не знаю почему, но мне захотелось лечить алкоголиков. Тогда единственной массовой зависимостью, угрожающей национальной безопасности Советского государства, был алкоголизм.
Кстати, вы знаете, что такая медицинская профессия, такое направление медицины, как наркология — это исключительно наше, отечественное явление? Нигде в мире больше никакой наркологии нет. Это советское изобретение. Она появилась в конце 1960-х годов, когда обнаружилось, что ветераны Великой Отечественной войны массово спиваются. Советская психиатрия тогда не знала, что делать с таким состоянием, как посттравматический стрессовый синдром. Методы, которыми она пользовалась, практически не работали. И люди, вернувшиеся живыми с войны, пережившие всё, с чем она связана, находили единственный выход в алкоголе. И это приняло настолько массовый характер, что очень сильно портило имидж советского государства. Государство задумалось о том, что с этим делать, и тогда появилась наркология. У нас появились лечебно-трудовые профилактории, ЛТП, которые своей сетью покрывали всю территорию Советского Союза. Это даже превратилось в отрасль экономики. ЛТП иногда становились очень прибыльными предприятиями. В них лечились сотни тысяч человек. Может быть, и миллионы, статистики сейчас не найти. В ЛТП человек в течение года принудительно находился в изоляции, и он не употреблял алкоголь. И он ждал, когда закончится этот год, на который его «приговорили». А потом, когда он выходил на свободу (потому что все-таки это, хочешь не хочешь, «тюрьма»), он запивал с еще большей силой. Но в целом эта система немножечко, но сдерживала лавину алкоголизации. А потом ЛТП у нас запретили. Очень даже зря: если бы в эту систему включить здоровую парадигму, содержащую нужные инструменты для восстановления утраченных человеком способностей, то эффективность ее была бы намного выше. И можно было бы достигать очень хороших результатов, может быть, даже и пожизненных. Но когда эту систему просто запретили, у нас произошло обвальное разрушение системы профилактики. И я никогда не забуду эту картину. Мы были с моей женой в 1987 году в Риге — в этом цивилизованном советском, почти европейском городе. И вот мы едем на трамвайчике по этой улице Кришан-Барона. Она узенькая, там только трамвайная линия и тут же сразу же тротуары по обеим сторонам. И трамвай движется вдоль бесконечной очереди, которая стоит на тротуаре. Она растянулась на несколько кварталов. Я знал, куда эта очередь. 1987 год — это горбачёвская борьба с алкоголизмом. Когда трамвай подъехал к той точке, куда устремлены все стоящие, мы увидели, что никакой очереди у магазина уже не было. Там было столпотворение людей, драка, какого-то парня сверх голов, на руках, просто забрасывали в открытые двери винного магазина. Картина жуткая. Борьба с алкоголизмом в Советском Союзе показала масштабы проблемы. И эти масштабы не уменьшились на сегодняшний день. Но тогда это был только алкоголизм. Когда я пришел в наркологи, то я понял, что алкоголизм — это не единственная и даже не самая главная зависимость, от которой страдают наши люди. Тогда уже был разгар наркомании, опийной наркомании. Самые примитивные наркотики, от которых люди погибали в огромном количестве. 1990-е годы — это массовая гибель молодежи от опийных наркотиков. Система здравоохранения тогда перестроилась не лучшим образом. Мы работали так: я был заведующим наркологическим отделением, к нам поступала партия наркоманов в понедельник, в следующий понедельник мы эту партию должны выписать, они должны провести у нас ровно неделю в отделении. За эту неделю мы должны добиться преодоления ими наркотической ломки. Мы должны их переломать. Что значит переломать? Мы должны создать условия, чтобы для них это было наименее болезненно, чтобы они не повредили себя, окружающих. А достигается это назначением наркоманам смертельных доз психотропных препаратов. Если обычному человеку ввести эту дозу, он обязательно умрет. Наркоман — нет. Он даже не уснет. Это те схемы лечения, которые нам спускало Министерство здравоохранения. А потом появились другие виды зависимости, появились другие наркотики. И мы поняли, что патологические зависимости — это тот фон, на котором будут рождаться, воспитываться, расти, взрослеть наши дети. Они будут воспринимать наркоманическую психологию по наследству. И когда они станут алкоголиками, наркоманами или еще какими-нибудь больными людьми в связи с зависимостью — это вопрос времени. И мы поняли, что для нашей страны сейчас самая опасная проблема — это зависимость. И подходить к этой проблеме нужно не только с медицинским инструментарием и с медицинской парадигмой. Потому что проблема зависимости — не только медицинская. И я даже как врач дерзаю сказать, что не столько медицинская. Хочу вам рассказать еще одну интересную историю. В 2000 году мне довелось побывать на Всероссийском симпозиуме главных внештатных специалистов-наркологов. Со всей страны на него съехались главные наркологи областей, краев, регионов, городов. Симпозиум проходил в Казани, и организовывало это мероприятие МВД Казахстана по просьбе НИИ наркологии из Москвы. Тогда подводили итоги десятилетнего опыта оказания помощи наркозависимым и оценивали промежуточные результаты того, что мы делали в больницах. А мы глушили препаратами наркоманов, которые, выйдя из отделения, через месяц, а то и раньше, заходили на второй круг, и снова оказывались у нас в отделении, потому что происходил практически гарантированный рецидив заболевания. И вот тогда директор НИИ наркологии, не буду сейчас фамилии называть, провел пленарное заседание, посвященное отчету о проделанной работе: сколько пациентов куда-то переместили, сколько стационарных коек открыли, сколько диспансеров наркологических организовали. Ну, в общем, рассказывали о том, как все хорошо. А потом, когда закончилось пленарное заседание, ведущий попросил удалиться из зала журналистов. И началась закрытая часть. Сейчас об этом уже можно говорить. Зашли люди в форме, вывели всех, у кого есть фотоаппараты. И вот он говорит: коллеги, мы с вами провели эти 10 лет не зря. Государство потратило огромные деньги и не совсем впустую. Кое-чему мы научились. Мы научились комбинировать психотропные препараты для того, чтобы облегчать преодоление ломки у наркоманов. И выводить людей из запоя. Точка. Всё. За эти 10 лет интенсивной работы было написано огромное количество диссертаций, кандидатских, докторских, проводились конференции, симпозиумы. Осмыслялась проблема. И он говорит: нужно признать, что мы так и не поняли, что такое зависимость. Это говорит директор НИИ наркологии. Главные внештатные специалисты все это знают. Но теперь это было произнесено вот так, вслух, для всех специалистов, это стало официальной декларацией: «Мы не знаем, с чем имеем дело». «Зависимость — это не только медицинская проблема», — он так и сказал. А на первом ряду сидели два священника. И он говорит: «Вот сидят два батюшки. Вот они, наверное, знают больше, чем знаем мы». Я своими ушами все это услышал. И я, честно говоря, исполнился радости, потому что я подумал, что наконец-то меняются взгляды на саму проблему. Потому что тогда мы уже заложили центр преодоления зависимости «Подвижник», которым я руковожу. И система выздоровления человека в этом центре основана как раз на том, о чем говорил директор НИИ наркологии. Я об этом расскажу по мере того, как буду тему развивать. Я понадеялся, что сейчас что-то у нас в стране изменится, появятся новые направления научной деятельности, будут изучать нашу тысячелетнюю духовно-нравственную традицию, в которой есть всё, и теория, и практика преодоления любой зависимости. Не воздержание в течение года, а преодоление зависимости как таковой. Сейчас даже не каждый нарколог в это поверит, что такое возможно. У нас же принято говорить, что бывших алкоголиков и наркоманов не бывает. Люди не меняются, да? Почему нам так нравится это повторять? Кстати, знаете, кто эту информационную утку запустил? Наркологи. Потому что это снимает всякую ответственность за все, что они делают. Мы много работаем, мы не зря тратим государственные деньги, у нас огромная система наркологической помощи. Но при этом мы никого не лечим. Никто не выздоравливает. Тогда спрашивается, чем мы занимаемся? К слову сказать, тогда же на этом симпозиуме говорилось, что по статистике 5% наркоманов, прошедших лечение в наркодиспансерах, в течение года воздерживаются от наркотиков. Это очень завышенные цифры. Если честно, таких только 1,5%. При этом никто не знает, чем они занимаются в течение этого года, чем они замещают наркотики, и тем более никто не знает, что они делают, когда заканчивается этот год, потому что наблюдать наркоманов в диспансере больше года невозможно. При этом они говорят, что 5% наркоманов воздерживается от наркотиков в течение года спонтанно, сами, без участия врачей. И зачем тратить столько денег на наркологию, на огромный штат медицинских работников, если результат один и тот же? Нам с вами нужно окунуться в представление о том, что такое зависимость. Зависимость — это утрата человеком самообладания. Когда человек перестает быть хозяином своим мыслям, чувствам, желаниям и поступкам во всем, что касается предмета зависимости. Какая-то стихия его захватывает, и он ничего не может ей противопоставить. При этом, обратите внимание, на какой-то стадии болезни у человека может возникнуть здоровая критика к тому, что с ним происходит. Он начинает понимать: с ним происходит что-то ненормальное, так быть не должно. Это проблема, ее надо решать. Если это болезнь, ее надо лечить. Но чтобы он сам ни предпринимал для преодоления зависимости, у него ничего не получается. И это расстраивает человека еще больше. Он разочаровывается, отчаивается и может пуститься во все тяжкие. Когда человек обращается за посторонней помощью, он обнаруживает то, что знают все врачи-наркологи: наркология предоставит ему возможность достичь более или менее продолжительной ремиссии. А что такое ремиссия? Ремиссия — это воздержание. Когда человек более или менее продолжительное время воздерживается от предмета зависимости. И при этом все знают, что ремиссия закончится. Все этого ждут. Близкие родственники уже вглядываются ему в глаза и ищут там первые признаки приближающегося рецидива. И он обязательно наступает. Чем дольше был период воздержания, тем будет тяжелее срыв в болезнь. Поверьте, у всех зависимостей один и тот же механизм формирования. И одни и те же последствия. Итак, утрата самообладания. А что такое самообладание? Самообладание — это понятие из области свободной воли, не так ли? А значит, из области духа. Что такое свобода? Мы свободные люди, живем в свободной стране. Что нам говорят наши дети, подростки, когда они узнают о том, что они свободные личности? «Выйди из моей комнаты и дверь закрой. Соблюдай, пожалуйста, мое личное пространство. Я свободный человек, что хочу, то и делаю». Да, нас этому учат искусственно. Сейчас всё медиапространство наполнено таким представлением о человеческой свободе. И человек ничего так не хочет, как свободы. Это заложено в его природу. Свобода — это отображение совершенства. Там, где совершенство, там свобода. Абсолютно свободная личность, абсолютно совершенная личность — это Бог. И человек, как образ Божий, стремится к свободе. И он очень легко на эту тему обманывается. Ему хочется свободы внешней. Чтобы никто не мешал ему делать то, что он хочет. А на самом деле свобода — это когда человек может позволить себе не делать того, что он хочет. Или наоборот, заставить себя делать то, что он не хочет. Когда человек может подняться над своей личностью, над своею же природой. Вдумайтесь: я хочу, и я же себе в этом отказываю. Во мне как бы два центра находятся. Помните, как у Данте в «Божественной комедии»? «Ах, две души живут в больной груди моей, Друг другу чуждые, — и жаждут разделенья!» Но я могу одной из этих личностей, одной душой своей, ядром своей личности, быть выше, чем моя земная природа, которая так завязана на все чувственные земные удовольствия. Вот это свобода. Это, наверное, самое главное отличительное качество человека от других живых существ. Никто этого не может позволить себе, кроме человека. Когда на улице встречаются две разнополые собачки, что происходит? Где их половой инстинкт застал, там они его и реализуют во всей полноте. Безо всяких условностей, без оглядки на людей, на окружающих. Это инстинкт. У животных ничего больше нет, кроме инстинктов — полового, пищевого и инстинкта самосохранения. Сложная комбинация этих инстинктов определяет всю их жизнь, все поведение. Но инстинкт — это вещь для животного непреодолимая, оно не может инстинкту ничего противопоставить. У животного нет личности, у него нет духа, которым он может подняться над своей животной природой. Выражаясь языком психиатрии, они невменяемые, у нас нет к ним нравственных претензий. Так вот, когда человек утрачивает свою свободу — ту, что изначально вложена в его природу как обязательная опция, он расчеловечивается. Когда он утрачивает самообладание, он перестает быть человеком. Он превращается в животное. Да, говорящее, прямоходящее, думающее. Человек может даже быть профессионалом в своем деле. Но на высочайшем, на духовно-нравственном уровне его личности происходит повреждение. И человек ничего не может с этим сделать. Самообладание, то есть наша свобода, это самое тонкое, самое хрупкое и самое высокое свойство человеческой природы. И мы все его утрачиваем. Все люди, рано или поздно, в большей или меньшей степени утрачивают самообладание, просто потому, что они родились и живут во времени. По мере того, как человек осуществляет свою жизнедеятельность, он растрачивает все, что у него есть. И первое, что он утрачивает — это высокое, тонкое, духовное, что в нем живет. То, что у него находится на самом высоком этаже саморегуляции. Есть обстоятельства, которые ускоряют этот процесс. Это злоупотребление, например. Начни чем-нибудь злоупотреблять, и все, ты очень быстро утратишь самообладание, то есть свою свободу во всем, что касается предмета злоупотребления. А потом, если ты не смог эту проблему решить и остановить этот процесс, ты утратишь все остальное, вместе с телом. Последнее, что мы утрачиваем, тоже все без исключения, это нашу материальную составляющую. Когда-то наше тело выработает свой ресурс, и нам придется с ним расставаться. Сам человек вернуть утраченное самообладание, свободу, не может. Он вообще ничего себе вернуть не может. Почему? Потому что человек не сам себя сделал. Вот я родился и получил себя в готовом виде. У человека нет собственного источника жизни и саморазвития, потому что он сам себя не делал, и он не может сам себя переделать. Переделать его может только тот, кто его создал. Вернуть человеку утраченное самообладание может только тот, кто наделил им, у кого на человека есть авторские права и коды доступа. Это Бог. Человек утрачивает самообладание очень быстро. Мы думаем: он не скоро доживет до первой своей рюмки водки, чтобы потерять самообладание. А до этого момента он все время был свободным, так ведь? Да нет, посмотрите на младенцев, на детей. Почему они орут-то? Почему закатывают истерики? Почему они становятся капризным, очень требовательными и порой перешагивают через все то, что мы в них вкладывали — систему жизни, правил, ценности морали и нравственности? Они через это перешагивают, как будто какая-то стихия их захватила, и они ничего не могут ей противопоставить. В таких обстоятельствах начинает формироваться наркоманическая психология: человеку нужно обязательно получить удовлетворение своей потребности, и он сносит все препятствия на этом пути. Так ведут себя наркоманы и алкоголики, когда у них появляется потребность в очередной дозе. Наркоман не остановится ни перед каким ни нравственным, ни юридическим барьером. Он может ограбить, пойти на тяжкое преступление, он может изощренно лгать. Так же умеют лгать наши дети, воспринявшие наркоманическую психологию. Человек не самобытен. Он не самодостаточен. У него нет генератора внутри. У него есть только аккумулятор. Мы, родившись на белый свет, своими органами чувств, как клеммами, замкнулись на этот мир. И мы разряжаемся. Для того, чтобы восстановить растраченный жизненный потенциал, человеку нужно подключиться к общей сети. Для всех людей общая сеть — это Бог. Это наш общий источник жизни и всего, что человеку необходимо для жизни. А мы даже не знаем, что нам необходимо. Мы вообще не знаем, кто мы, зачем мы. Если я продукт случайной встречи, и если посмотреть, что со мной происходит в течение всей жизни, то это сплошная досада. Жизнь состоит из неприятностей — болезней, необходимости работать, заботиться, переживать за себя и других. От уныния человек хочет спрятаться в чувственные удовольствия, наркотики, интернет, компьютерные игры, порнографию. А потом он от этого всего мучается. У меня в центре два человека — мужчины, страдающие порнозависимостью. Это тоже лишает жизнеспособности человека. Вот та культура, которой мы с вами принадлежим, тысячелетняя, она предполагает такой тип жизни, когда человек живет не сам. Если человек не самобытен, он и не может жить сам. Сейчас мы любим самосовершенствоваться, саморазвиваться, самореализовываться. Мы свято верим в то, что мы можем это делать. А это невозможно. Человек может, совершая усилия над собой, когда он делает то, чего он не хочет, развить те качества и опции, которые в него вложены Богом изначально, которые были задуманы о нем, но добавить что-то новое качественно он не может. А ведь в человека вложено очень много, огромный потенциал. Душевный потенциал. А что такое душа? Это то, что не телесно, нематериально в человеке. Оно имеет духовную природу. Это наши ум, чувства и воля. Душа человека имеет безграничный потенциал развития. Но если человек родился и живет, предоставленный сам себе, то он может свой душевный потенциал растрачивать быстрее, чем телесный. Тело еще живо. А душевно человек опустошился настолько, что даже может не хотеть жить. Он может желать смерти своего тела. Настолько для него жизнь как объективная реальность, в которую он погружен, невыносима. Человек, страдающий зависимостями, обязательно дойдет до этого состояния. Если ничего не сделать, то этот естественный процесс закончится душевным опустошением, разочарованием в жизни, депрессией, отчаянием и нежеланием жить. Почему наши дети безвозвратно ныряют в интернет? Потому что в реальности тоска. А в интернете он царь и бог. Он движениями пальчиков управляет мирозданием. Умные ребята все создали для того, чтобы человек вошел в Сеть и больше никогда оттуда не вышел. Чтобы он весь свой потенциал слил туда, как в унитаз. И потом эти детки к 18 годам утрачивают жизненный инстинкт, потому что они туда растратили всю свою способность переживать радость и остатки свободы. Они уже и жить-то не хотят. Они опустошены. Почему русский человек, оторванный от Бога, сразу начинает пить? Потому что ему, кроме Бога, никто не нужен. Ему ничто не заменит Бога, никакое чувственное удовольствие. Он может только отключиться, опьянеть, потерять чувство реальности. Молодежь так безудержно наркотизируется, потому что она унывает. Она не видит радости, она не видит смысла. Одной из важных причин утраты радости, удовлетворения от жизни, является ощущение бессмысленности существования. Однажды ко мне привели на прием пятилетнего мальчика Пашу. Он живет с мамой и бабушкой. Папы нет. Обычная история. Проблема у Паши такая: каждый вечер, когда мама забирает его из детского сада, он спрашивает ее, «мама, зачем я живу?» А в пять лет у ребенка уже формируется самосознание, ядро личности и может даже сложиться устойчивое мировоззрение. Это надо иметь в виду, когда мы отдаем своих детей на воспитание в детский сад чужим людям. Что они заложат в ядро личности? «Что вы ему отвечаете?» — спрашиваю я. Мама отвечает: «Ты ходишь в садик, потом в школу пойдешь, будешь учиться, получишь образование, потом можешь пойти работать или еще куда-нибудь пойти учиться, получишь профессию, денежки будешь зарабатывать, построишь себе дом, женишься, дети свои будут». Для нас, взрослых, это же нормальная перспектива. Паша идет в соседнюю комнату к бабушке и задает тот же самый вопрос. Бабушка рисует ему примерно такую же картину. Потом Паша возвращается к маме и спрашивает: «Мама, а ты жить хочешь?» Она отвечает: «Конечно, сынок, ты что?!» Паша отвечает: «А я — нет». То, что они Паше рассказали про его жизненную перспективу, им воспринимается как абсолютная бессмыслица. Ему кажется, что это не достойно человеческого звания, что это не человеческая жизнь, —– это, простите, скотство, и ребенок с этим не согласен. У нас вся молодежь, все подростки сейчас в таком состоянии. Они ведь не глупые, видят, как живут взрослые. Они видят всю бессмыслицу жизни своих родителей и даже руководителей страны, у них душа еще не испорчена страстями, и они видят абсолютное несоответствие всего того, что делают взрослые, человеческому званию. И если дети не видят ничего другого, они воспринимают эту жизнь как торжество зла. А душа ребенка не может вынести торжества зла, она предпочтет не быть. Для ребенка не быть — это не обязательно покончить с собой. Можно не быть, нырнув в интернет, напиться, пойти с друзьями уколоться. Вот, что такое для них не быть: не быть здесь, не видеть, не чувствовать. От 60 до 80 тысяч примерно граждан России заканчивают жизнь самоубийством. Думаю, это заниженные цифры, они официальные. Люди не хотят больше жить. Очень часто именно потому, что их опустошила зависимость. Но восстановить утраченное самообладание можно и даже нужно. И если утрата самообладания — это процесс универсальный, свойственный всем людям, значит, он закономерный, значит, так надо. Значит, в этом есть смысл. Что происходит с человеком, когда он обнаруживает свою немощность, когда он понимает, что погибает? Утрата самообладания — это не только зависимости, но и самая распространенная в мире душевная патология — неврозы. Навязчивые страхи, панические атаки, неврозы навязчивых действий, астено-депрессивные расстройства, астено-невротические расстройства — это тоже утрата самообладания. И мы ничего не можем этому противопоставить. Но какой бы ни была зависимость, человек может и должен избавиться от нее. Это даже не болезнь в медицинском смысле слова. Во всяком случае, не только болезнь, потому что в процессе нарастания зависимости накапливается очень много медицинского, и человеку приходится обращаться за помощью к врачам. В чем же первопричина возникновения зависимости? Это заболевание носит духовную природу. Человек должен понять, что это не проклятие, что его зависимость является закономерным результатом того образа жизни, который он вел до сих пор, что это был болезненный этап его созревания как личности до полноты своей природы. Человек может дозреть до этого понимания только через утраты, через страдания от себя самого, иногда даже изнеможения. Только так он может дозреть до самого высокого уровня саморегуляции — духовного. Дух человека — это высший орган саморегуляции. От его состояния зависит все, что ниже. Психика, физиология, все до последней химической реакции. Нам нужно увидеть, что предоставленные сами себе, мы погибаем. Болезнь в нашей с вами культуре, в нашем русском православном самосознании никогда не считалась абсолютным злом. Такое представление о болезнях мы получили уже из дехристианизированной Европы. Лучшая часть человеческой жизни — это труд и болезнь. А мы сейчас стремимся во что бы то ни стало не болеть. И болеем еще больше. У нас совершеннейшая система диагностики, профилактики болезни, лечения. Сейчас мы можем обнаруживать опухолевые заболевания на клеточном уровне. Лечись не хочу! Будь здоров, человек! А это не входит в планы Бога о человеке. При всех достижениях медицины общая заболеваемость уменьшилась? Нет? Может быть, уменьшилась смертность? Нет, смертность увеличилась. Для лечения зависимостей не может быть никаких специальных технологий. Человек может создавать технологии для чего угодно, кроме себя. Человеку нужно выстраивать такую систему жизни, при которой восстановление утраченного самообладания станет возможным. Мои пациенты — невротики и люди, страдающие алкогольной, наркотической, игровой, компьютерной, телефонной, интернет-, порно- и т. д. зависимостью и массой других зависимостей, люди, страдающие неврозами навязчивых состояний, — выздоравливают по одним и тем же ступеням, которые им предлагаются. Я надеюсь, в медицине когда-нибудь появится такое направление, которое объединит эти заболевания и будет считать это патологией, связанной с утратой самообладания. Потому что подходы к лечению одни и те же. У нас около 60 православных реабилитационных центров в стране. Они разные. И вот в православном центре как раз-таки невозможна никакая технология. Мы знаем, что должно произойти с человеком, чтобы он смирился, и тогда он входит в общение с Богом, и дальше начинаются его собственные личные отношения с Христом. Как он их будет выстраивать, это дело его личной человеческой свободы. Туда никто не имеет права лезть и что-то предписывать. Тем более считать шаги продвижения человека на этом пути. В православном реабилитационном центре создаются условия, помогающие ему до этого дозреть. При таких условиях все внешние впечатления, которые он получает, вся теория и практика его жизни, все, чему он учится каждый день, привели его к этому состоянию. А дальше — он и Бог. И мы только молимся за него. Как устроен человек? Наша жизнь проходит на нескольких уровнях. Нижние три, и условно, четвертый — это то, чем занимается медицина. Человек — это ходячая биохимия. Мы состоим из органики, которая находится в постоянном процессе обмена веществ. Все это происходит внутри клеток. Клетки могут объединяться в органы, в системы органов — пищеварительную, дыхательную, сердечно-сосудистую, нейроэндокринную, центральную нервную систему и так далее. Все это объединяется в физиологический уровень нашей жизни. Наша телесность, высший уровень самоорганизации нашей телесности — это нейроэндокринная саморегуляция. А выше — психический. Медицина считает, что психика — это отправление центральной нервной системы, коры головного мозга и подкорковых структур, то есть она в мозгах. Психика — psyche, душа, как мы выяснили, — это ум, чувство и воля. Психиатрия изучает мозги. Спросите психиатра, что такое психиатрия, он скажет, что это наука о душевных болезнях. А потом спросите его: а у человека есть душа? Он скажет «нет». А это что? Психика — это как бы условно, понимаете? Мы так привыкли говорить, но на самом деле это все нейробиология. Все мысли, чувства, желания, воления человека — это все там, в мозгах, считают психиатры. Психологи любят говорить, что любовь — это гормоны. А на самом деле нет. На самом деле психика — это уже нематериальная составляющая человека. Мысль нематериальна. Самое главное, что есть у человека, нематериально. Когда мы говорим о человеке как о личности, мы не имеем в виду только его тело. Мы имеем в виду его самого. Когда мы бываем на похоронах, мы смотрим на тело человека, которое лежит в гробу. Самого человека там нет. Где он? Психика считается в медицине самым высоким уровнем саморегуляции. Выше ничего нет. А православие говорит, что выше психики — нравственность, то есть свободное самоопределение человека по отношению к добру и злу. У человека есть чувствилище, которым он отличает, что правильно и неправильно, что нравственно, а что безнравственно. И нравственность — это более высокий уровень саморегуляции, чем ум человека. Когда на моих глазах несовершеннолетнюю девочку три здоровых мужика скрутили и потащили в машину, что говорит мне ум? «Иди домой. Тебе что, больше всех надо?» Срабатывает инстинкт самосохранения. «Тебе завтра на работу», — говорит ум. Мы знаем, под чьим влиянием он находится. А что говорит наше нравственное чувствилище, которое называется совесть? Со-весть. Совместная весть. Совместное знание. Я сейчас знаю то, что знает Бог обо мне. Она поверх здравого смысла, она говорит «иди спасай». Здравый смысл, говорит «не надо». А совесть говорит «не-не, иди спасай». Она абсолютно права. Она не ошибается. Она понуждает человека только к тому, что человеку безусловно полезно. Чего сейчас ждет от него Бог. Это не рациональный поступок. Это иррациональный поступок. А лучше сказать, сверхрациональный. Это совестный акт, который выше всего рационального. И если я этот акт сейчас не совершу, я могу обессмыслить всю свою предыдущую жизнь. Потому что вся моя предыдущая жизнь вела к этому моменту. И я сейчас либо пан, либо пропал. Вот мой час икс, я для него родился. И об этом говорит наше нравственное чувство. Но и нравственность не самый высокий уровень саморегуляции. Самый высокий — это дух человека. От его состояния зависит все, что ниже. Человеческий дух — это уже не только наша территория. Это законное место пребывания Бога в нас. И тогда моя нравственность, если Бог на своем месте, определяется Его присутствием. Потому что если там нет Бога, там будут обязательно эти ребята, которых к ночи лучше не упоминать. Инерция зла в человеке больше, чем инерция добра, потому что мы находимся под демоническим воздействием. Кроме нас есть еще кто-то, все время нас перенаправляющий в сторону зла, внушающий нам, что это наш «свободный выбор». И он будет заставлять меня ошибаться, делать меня малодушным, трусом, себялюбивым, законченным эгоистом, руководствующимся инстинктом самосохранения. И я пройду мимо своего призвания, когда я должен был встать из окопа по команде «рота, в атаку!» и получить пулю. Это был мой час икс, я для него родился. Если я струсил и отсиделся в окопе, вся моя жизнь идет насмарку. Духовный уровень саморегуляции, человеческий дух — это то, чем человек ищет Бога, находит его, познает и общается с ним. Дух — это орган богоискания, богопознания и богообщения. Мы с вами дозреваем до этого уровня. Все страдания, которые мы испытываем в жизни, все лишения, скорби, утраты и даже какие-то успехи, а потом провалы, которые приводят нас к разочарованию — это для того, чтобы мы созрели вот до этого уровня саморегуляции. glavno.smi.today
Свежие комментарии