С 8 по 10 июля Лондон вновь примерил королевский мундир протокола: три дня государственный визит Эммануэля Макрона скользил от Виндзорского караула к подземным залам Постоянного объединённого штаба Вооруженных сил, завершившись 37-м франко-британским саммитом. В эпицентре — переговоры двух крупнейших экономик Европы, а заодно единственных (после России) обладательниц ядерного оружия на европейском континенте.
Контраст сил впечатляет: российский арсенал оценивается в 4 309 боезарядов, тогда как «европейский дуэт» насчитывает лишь 290 французских и 225 британских (при лимите Лондона ≤ 260). Но именно поэтому их жёсткая дипломатия так пристально высвечивается прожекторами: Париж и Лондон ищут формулу, как превратить скромную ядерную математику в политический множитель безопасности — для себя, для Украины и для остальной Европы. Для Елисейского дворца и Даунинг-стрит трёхдневный визит выглядел почти как археологическая находка: двустороннюю встречу лидеров Великобритании и Франции в подобном формате мир не видел с 2008 года. Перерыв в семнадцать лет возник не на пустом месте. Выход Великобритании из ЕС, французские обиды из-за «AUKUS-эффекта» и взаимные пикировки по миграции постепенно превратили когда-то формализовавшуюся Entente Cordiale (фр. сердечное согласие) в череду звонков «по необходимости». Однако данный формат «визит + саммит» позволил Лондону и Парижу выдать пакет договорённостей одновременно по обороне, энергетике и высокотехнологичным проектам — и тем самым задать тон грядущей череде встреч по Украине, включая конференцию по восстановлению страны и заседание «Коалиции желающих», намеченные на эти же даты. Символический жест прост: две исторические соперницы, пережившие Столетнюю войну и раздел атомного зонтика, сходятся именно тогда, когда Киев нуждается в долговременных гарантиях. Центральным событием стала так называемая Нортвудская декларация, допускающая координацию независимых ядерных сил Великобритании и Франции в ответ на «экзистенциальные угрозы» континенту. Вторая новость — расширение Совместных экспедиционных сил до 50 000 военнослужащих, что превращает прежнюю бригадную группу в полноценный корпус. Эта сила, встроенная в «Коалицию желающих», позиционируется как ядро потенциальной миссии по обеспечению перемирия в Украине и будет развёрнута в случае согласованного политического решения западных партнёров. За рамками «жёсткой» безопасности лидеры подписали обновление декларации Lancaster House 2.0: совместные закупки ракет Storm Shadow/SCALP и начало работ над их наследником, а также механизм «one in / one out» («ты мне / я тебе») для упрощённого доступа оборонных компаний на оба рынка. В энергетике французская EDF (Électricité de France — французская государственная энергетическая компания, ведущий оператор атомных электростанций в мире)_ получила 12,5% в британском проекте АЭС Sizewell C, закрепив статус атомного партнёра № 1 для Лондона. В сфере технологий Университет Бристоля и французский GENCI запустят двусторонний кластер Isambard-AI (самый мощный в Великобритании суперкомпьютер, ориентированный на искусственный интеллект (ИИ), и один из самых мощных в Европе) ↔ Jean Zay (французский суперкомпьютер Jean Zay — один из самых мощных компьютеров в мире) для исследований ИИ и модели нового поколения. Почему же именно сейчас стороны решились на столь глубокую интеграцию? Нортвудская декларация: символический суверенитет vs. техническая зависимость Когда Макрон и Стармер спустились в подземный бункер штаб-квартиры PJHQ в Нортвуде, они подписали документ, который с первого взгляда кажется сугубо бюрократическим. Но именно Нортвудская декларация выводит ядерную связку Париж — Лондон на уровень, о котором ещё год назад говорили только в условном «лабораторном будущем»: отныне две европейские ядерные державы создают отдельную Steering Group (руководящий комитет), чтобы «координировать политику, способности и операции» своих сил сдерживания, включая синхронизацию подводных патрулей и обмен данными в реальном времени. Само название не случайно: Northwood HQ — это нервный центр, откуда британцы управляют ракетами Trident, а значит, вынести его на титул соглашения — показать готовность подключить Париж к реальной пусковой цепочке, а не к абстрактному «бумажному» партнёрству. И то, что подписи ставились в бетонном операционном зале, а не под позолоченными сводами дворца, подчёркивает рабочий, почти военный характер сделки и резко контрастирует с прежними саммитами, проходившими в символичных, но сугубо представительских локациях. В дипломатическом протоколе это аккуратно оговаривается формулой independent yet coordinated (независимые, но скоординированные) — «кнопка» остаётся национальной, но маршруты субмарин и цели их наведения уже просчитываются совместно. Для Макрона декларация стала долгожданным геополитическим трофеем: в прессе её тут же окрестили «перезапуском Lancaster House на стероидах», а сами лидеры подчеркнули, что «любой экстремальный риск для Европы вызовет скоординированный ответ». Но за громкими словами скрывается банальная физика ракетного цикла. Лондон по-прежнему «прикован» к Вашингтону жёсткими двусторонними договорами. Во-первых, Соглашение о взаимной обороне 1958 года фиксирует право США поставлять Великобритании обогащённый U-235, реакторные технологии и даже целые силовые установки для атомных субмарин. Во-вторых, Соглашение о продаже ракет Polaris/Trident 1963 года (1980/82) обеспечивает доступ к «общему пулу» баллистических ракет D-5, которые загружаются на британские лодки в американском Кингс-Бей; сами же носители остаются собственностью Королевских ВМС. Иными словами, Британия сохраняет политическую автономию пускового решения, но технически и логистически её «независимый» щит прошит американскими запчастями. До сих пор даже график испытательных пусков согласовывается с Пентагоном. Что меняет Нортвудская декларация? Париж получает прямой доступ к оперативной картине британских субмарин, а Лондон — возможность «европейского» резервного плеча на случай сбоев американской цепочки. Реальность же двойственна. Фундамент британского арсенала всё ещё зиждется на поставках через Атлантику; поэтому, как бы ни называлось новое соглашение, Нортвудская декларация скорее добавляет французский интерфейс к англо-американскому «облаку» ядерных сервисов, чем создаёт автономный европейский контур. Но в эпоху, когда символы диктуют политику не хуже железа и плутония, сам факт появления такого интерфейса может оказаться не менее весомым, чем тонна обогащённого урана. Lancaster House 2.0: новая «ракетная корзина» Обновлённый пакет договорённостей под шильдиком Lancaster House 2.0 оказался куда конкретнее, чем прошлые декларации о «дружбе навек». Лондон и Париж подписали твёрдые заказ-письма на новые партии Storm Shadow/SCALP-EG и параллельно дали зелёный свет программе-преемнику — крылатой противокорабельной ракете (ПКР) Future Cruise/Anti-Ship Weapon. Решение восстановить давно законсервированную производственную линию MBDA (Matra BAE Dynamics Aérospatiale, ведущий европейский разработчик и производитель ракетных систем), как подтвердили оба минобороны, должно закрыть «дыру» в арсеналах, открытую поставками ракет Киеву и семнадцатью месяцами интенсивных ударов по складам в Крыму и Донбассе. По расчётам штабов ВВС обеих стран, кампания средней интенсивности в течение 30 суток требует около 350 высокоточных крылатых ракет на страну. После украинских поставок реальные остатки в обоих хранилищах просели до отметки ниже половины этого порога и приближаются к «плановому дну». Поэтому заказаны не «политические» символы, а вполне утилитарные партии: вернуть склад к плановой отметке, пока перспективные противокорабельные и крылатые ракеты ещё на чертежах. Новый англо-французский механизм one in / one out вводит общие технические требования и взаимное признание приёмки: каждая ракета, сходящая с конвейера в Стивенидже или Бурже, автоматически допускается к складированию в обеих странах. Бумаги, которые раньше шли по ведомствам до трёх недель, теперь закрываются «в стол» заранее; в случае внезапной угрозы несколько десятков Storm Shadow можно перебросить через Ла-Манш и довести до боеготовности за 72 часа. Даже плановое пополнение союзника ужимается до одной недели — против допандемийных 14-21 дня и тем более против «кошмарных» 45-60 дней, которые НАТО-планировщики до сих пор закладывают на межгосударственные процедуры. За ракетой стоит тот же MBDA Missile Systems — редкий случай, когда фирма с «европейским паспортом» действительно остаётся англо-французской. Проект стартовал ещё в 1994 году с сотрудничества Matra и British Aerospace; в 1996-м родился консорциум Matra BAe Dynamics, а слияние 2001 года внутри Airbus, BAE Systems и Leonardo (Airbus — европейский авиастроительный концерн, BAE Systems — британская компания, специализирующаяся на обороне, аэрокосмической технике и информационной безопасности, а Leonardo — итальянский многопрофильный холдинг, работающий в сфере обороны, энергетики, вертолетостроения и других отраслях) оформило MBDA в её нынешнем виде. Именно эта корпорация сегодня одновременно ⸺ и разработчик, и производитель текущего Storm Shadow, и «головной архитектор» его будущего наследника. В сухом остатке Lancaster House 2.0 решает сразу две задачи. Во-первых, притормаживает опасное истощение европейских дальнобойных запасов. Во-вторых — и это главное — превращает дежурное слово «функциональная совместимость» в реальность. Ядерная дипломатия под соусом энергетической безопасности Тихий, но не менее весомый «атомный» жест — государственная EDF все-таки взяла 12,5% в проекте Sizewell C на побережье Суффолка. EDF — гигант, через который государство Франция разговаривает с мировым атомным рынком. После полной национализации 2023 года компания стала витриной парижской «энергетической стратегической автономии»: на её счету более 70 реакторов дома и за рубежом, в том числе строящийся EPR-1600 на Hinkley Point C в соседнем Сомерсете. Сам Sizewell C — пара тех же EPR-1600 общей мощностью 3,2 ГВт, способная по расчётам покрывать до 7% нынешнего спроса Великобритании, то есть снабжать электричеством примерно шесть миллионов домов. Французский капитал частично заменяет китайский: ещё в 2022-м Лондон выкупил долю China General Nuclear, объяснив это рисками для критической инфраструктуры. И хотя масштаб участия минимален по сравнению с тем, что заявлялось раньше, все равно такие реверансы делают Париж не подрядчиком, а спасателем британской энергетики. Экзаскейл через Ла-Манш: зачем Лондону и Парижу общий суперкомпьютер На полях саммита 10 июля министр науки Великобритании Питер Кайл и Макрон подписали письмо о намерениях, открывшее путь к первому франко-британскому суперкомпьютерному кластеру — «цифровому мосту» между двумя ядерными державами. Сухие цифры впечатляют: Лондон вкладывает £225 млн в новое «железо», Париж добавляет €544 млн на экзаскейл-узлы, а суммарная пиковая мощность превышает 1,3 exaFLOP/с — примерно вдвое больше публичных мощностей всей Европы двухлетней давности. Для сравнения: именно на таком уровне считают климатические модели с километровым разрешением и обучаются языковые модели класса GPT десятой версии. Координировать титан будут Бристольский центр высокопроизводительных вычислений (BriCS) и французское агентство GENCI. «Федеративная» архитектура даст ученым единый логин: задачи будут запускаться там, где свободны ресурсы, а данные прокатываться по защищенному каналу через Ла-Манш. Уже в 2026-м появятся общие очереди заданий, к 2027-му сеть замкнется на экзаскейл-машину Alice Recoque, превращая схему в полноценную европейскую фабрику искусственного интеллекта. Для академии это означает резкое ( — прим. ИА Красная Весна)падение барьеров входа: обучение моделей-титанов с 70–90 до менее чем 30 дней, хранение медицинских датасетов под юрисдикцией GDPR без физического перемещения данных и, по оценке Национального агентства исследований и инноваций Великобритании), до миллиарда фунтов дополнительной добавленной стоимости R&D за пятилетку. Но проект — это не только наука: Европа впервые получает «домашний» экзаскейл-ресурс, сокращая технологическую зависимость от облаков США и Китая. Тем самым старая Entente Cordiale окончательно эволюционирует в Entente Technologique: где раньше стороны спорили о рыбе и границах, теперь шьют совместную нервную систему европейского ИИ и обороны. Если не упоминать громко обсуждаемые, но второстепенные вопросы нелегальной миграции и то, как стороны сделали вид, что будут решать проблему нелегалов, то в целом, пестрая канва визита хорошо отразилась в словах короля Карла III, которые он произнес 8 июля на приеме в честь Макрона: «Разумеется, мы не были бы соседями, если бы у нас не было разногласий. Наши отношения строятся не только на сотрудничестве и взаимном восхищении, но и на дружеском соперничестве и, смею сказать, временами даже на замешательстве». Кажется, Британия рассчитывала на другой поворот после Брекзита. Однако под давлением Вашингтона Лондон выводит китайцев из атомного проекта Sizewell C, но получает от EDF лишь символические £1,1 млрд — скромной подачкой, которая не решает энергетический кризис, но крепко привязывает остров к континенту. В результате философия «встать особняком» тает на глазах, а дома вспухают обвинения в новой «распродаже суверенитета»: сегодня французский капитал держит реакторы, а что будет завтра? Остаётся ключевой вопрос: ради чего столь поспешно цементируются общие штабы спецназа, федеративный экзаскейл-кластер и «72-часовая» логистика крылатых ракет, если не ради сценария крупного европейского конфликта? Кто именно, в случае эскалации, отдаст приказ и понесёт издержки — Париж с его собственным арсеналом, Лондон с зависимыми от США «Трайдентами» или сам Вашингтон? До тех пор, пока ответы не прозвучат, визит Макрона нельзя назвать вестником единства. Скорее он подсветил нервные швы, стягивающие Британию и Европу под пристальным взглядом США. glavno.smi.today
Свежие комментарии