Продолжаем начатую в № 596 газеты публикацию статей из коллективной монографии «Эзотерика Сталина. Аналитика конфликта интерпретаций» Методологическое введение Любое исследование возможно лишь в условиях, когда у исследователя есть «карта» и «компас». «Карта» — это сведения о том, что сделано до тебя другими исследователями, что ты можешь задействовать помимо того, что уже задействовано ранее.
Для историка, например, такими сведениями, прежде всего, являются сведения, взятые из архивов. А если архивные материалы сфальсифицированы с разными целями? Что тогда? «Компас» — это цель исследования. Нельзя проводить исследования, блуждая по всей созданной тобою «карте». Ты всегда проводишь по этой «карте» ту или иную трассу. Ты добиваешься чего-то, сообразуясь с имеющимися возможностями. «Компасом» для нас является сбор хоть каких-то достоверных данных об определенном — раннем — периоде жизни Сталина. Нас, конечно же, интересует не эта правда сама по себе, а ее возможное влияние на идентичность постсоветского человека. Но, проводя исследование, нельзя всё время думать о желанных результатах. Надо идти по определенному маршруту, добиваясь искомой правды. И вот тут-то и встает вопрос о том, что это за правда, какова она, возможна ли она в принципе, каково ее качество, если она возможна. Когда начинаешь заниматься темой, которой до тебя занимались очень многие исследователи, обладающие и бо́льшей компетенцией, и бо́льшими возможностями, — задаешься вопросом о том, какова должна быть твоя лепта или, используя строгую научную терминологию, в чем новизна, а заодно и актуальность проводимого тобой исследования. Пытаясь дать ответ на этот вопрос, говоришь себе: «Есть опытные, высококвалифицированные и высокоодаренные следователи — да-да, не исследователи, а следователи, которые поднаторели во всем, что касается обнаружения преступника по оставляемым им следам. Эти следователи блестяще владеют всеми известными методиками расследования, у них есть свои открытия в этой области, к их услугам разного рода лаборатории… но что они будут делать в том случае, если преступник или не оставляет следов, или стирает их полностью? Если нет следов, то что даст дедукция Шерлока Холмса или суперсовершенная криминологическая лаборатория?» Это сравнение проводится не потому, что Сталин нами рассматривается как преступник. Для нас Сталин — выдающийся советский политический деятель, Верховный главнокомандующий армией, победившей нацизм. Но это сравнение необходимо для того, чтобы подчеркнуть разницу между теми, кто ведет расследование чего угодно, исходя из наличия определенных следов, и теми, кто убежден, что все следы или стерты, или носят заведомо ложный характер. Иначе говоря, речь идет о разнице между теми, кто исследует нечто, и теми, кто вдруг обнаруживает, что, по большому счету, им предстоит исследовать ничто. Мы не хотим сказать, что после Сталина не осталось никакой информации. Какие-то крохи остались, но их так мало, и они настолько раздавлены массивом ложных сведений, что впору говорить о применении особого метода, метода исследования ничто. И что новизной, да и актуальностью заодно, может быть именно применение такого метода. «Но весь объят ты будешь пустотою», — говорил Мефистофель Фаусту. Когда начинаешь исследовать Сталина, то вдруг понимаешь, что ты объят именно этой пустотою. И удивляешься тому, что другие исследователи этого как бы не ощущают. Когда удивление проходит, понимаешь причину, по которой это ощущение пустоты, это столкновение с нестандартным объектом по имени ничто отсутствует у других исследователей. Понимаешь, что оно отсутствует у них именно в силу опытности, в силу того, что они обусловлены собственным исследовательским мастерством, зависят от него. А когда зависишь от мастерства, связанного с объектом под названием нечто, то даже видя объект под названием ничто, отмахиваешься от экзотичности нового объекта и говоришь себе: «Я буду с ним работать так, как если бы это было нечто. Потому что по-другому я работать не умею. Да и в принципе по-другому работать нельзя. Поэтому я сделаю вид, что никакой разницы между биографией Наполеона, Черчилля, Рузвельта и Сталина нет. И даже если я буду понимать, что эта разница есть, я всё равно сделаю вид, что ее нет, потому что в противном случае весь набор моих классических возможностей должен быть отброшен, а я отождествляю себя с этим набором и на то, чтобы его отбросить, никогда не соглашусь». Когда всё это понимаешь, то возникает дерзкая мысль: «А что если поработать с объектом под названием ничто, не превращая этот объект в нечто? Что если начать исследовать пустоту, не делая вид, что она чем-то заполнена, ведь есть же физики, которые исследуют физический вакуум, не превращая его в физическую субстанцию. Так почему нельзя исследовать исторический вакуум, не превращая его в историческую субстанцию?» Такая дерзкая мысль не только не отменяет необходимости знакомиться с чужим исследовательским опытом, но и, наоборот, требует наиболее тщательного ознакомления. Хотя бы потому, что только наблюдая за тем, как ничто ведет свою игру с теми, кто исследует его как нечто, начинаешь сталкиваться с этим ничто. Поэтому в данной части исследования будет говориться о том, что представляют собой попытки изучения личности Сталина, осуществленные теми, кто убежден, что оперирует определенным объемом более или менее объективных сведений. Обзор таких попыток даст нам и карту, и возможность обнаружения белых пятен под слоями различных красок, наложенных на сомнительную фактуру различными очень уважаемыми нами исследователями. Предвидим, что такое указание на своеобразие метода кому-то покажется оправданием собственного произвола. И что нас могут спросить: «Вы что же, хотите опираться не на строгие биографические выкладки блестящих профессионалов, а на данные спиритических сеансов, на которых вызывают дух Сталина?» Конечно, мы не хотим опираться на данные спиритических сеансов, но, чтобы до конца стало ясным наше понимание тупиковости ситуации, ответим на такой иронический вопрос иронически. И скажем: «Если данные спиритических сеансов могут сообщить что-то существенное с вероятностью одна миллиардная, то данные суперпрофессиональных историков из Института марксизма-ленинизма, предъявляемые советскому обществу в конце тридцатых или начале пятидесятых годов XX века, отражают правду просто в нулевой степени. Поэтому данные спиритических сеансов правдивее этих данных суперпрофессиональных историков. Историки же эти сообщат по поводу Сталина то, что им приказано. Им прикажут дать одну лживую трактовку роли Сталина (например, в обороне Царицына) — они дадут эту трактовку, прикажут дать обратную — они дадут обратную. Они высокопрофессиональным образом соорудят заказанную им ложь — со знаком плюс или со знаком минус. И если мы хотим заниматься личностью Сталина, то должны добывать правду из нескольких модификаций лжи». Но разве в ином положении находится, например, историк, работающий с архивами инквизиции? Ведь эти архивы дают ценнейший исторический материал. И что с того? Мы будем называть правдивыми все показания, даваемые под пытками? Значит, мы должны специальным образом извлекать правду из того, что правдой заведомо не является. Мы должны становиться не специалистами по данным как таковым, а специалистами по данным, полученным под пытками. Но работа с такими данными — это другая профессия. Квантовая механика возникла тогда, когда была произведена философская и методологическая ревизия понятия «точные данные». Творцы квантовой механики отказались от понятия точности как такового, заменив его вероятностным подходом. Это был мучительный отказ, и кое-кто, включая Альберта Эйнштейна, с таким отказом так и не согласился. Между тем на основе этого отказа, осуществленного на базе философских построений Эрнста Маха и Рихарда Авенариуса, были получены новые ценнейшие сведения, а на основе этих сведений создана сложнейшая техника. И она не была бы создана, если бы у кого-то не хватило смелости отказаться от понятия объективности в ее классическом понимании. Для начала мы предлагаем хотя бы классифицировать разновидности лжи, отпечаток которой лежит на тех или иных данных о Сталине. И признать, что есть: предвзятость эпохи прижизненной апологетики; предвзятость эпохи хрущёвской хулы на Сталина; предвзятость эпохи брежневских попыток исправить хрущёвскую ложь и вернуться к дохрущёвской апологетике; вопиющая перестроечная предвзятость, она же — «разоблачение сталинщины»; предвзятость постперестроечной эпохи, развивающая перестроечную ложь; предвзятость борцов с перестроечной и постперестроечной ложью по принципу «клеветнический клин надо выбивать апологетическим антиклином»; предвзятость ЦРУ и других спецслужб, ведущих холодную войну; предвзятость с обратным знаком, которая опять же является антиклином, призванным выбить клин предвзятости вражеских спецслужб. Он формируется нашими работниками идеологического фронта, искренне считающими, что они так должны участвовать в информационной войне; предвзятость врагов Сталина, реализующих свои справедливые и несправедливые претензии к нему в ущерб правде. Таковы, например, Троцкий или жертвы сталинских репрессий; предвзятость наших спецслужбистских или околоспецслужбистских игроков, готовивших перестройку; предвзятость рыночного характера, которая требует от авторов сенсационности во имя коммерческого успеха; предвзятость в духе фэнтези, фейка или конспирологии, в которой глубокая человеческая неадекватность причудливо переплетается с заказом и ориентацией на своего, предвзятого в ту или иную сторону, читателя. Мы должны не отказаться от рассмотрения всего предвзятого материала, а признать его предвзятость и начать сложным образом извлекать правду из этой предвзятости. Мы должны не отвергать принцип вживания в личность, который отстаивается определенными историческими школами и отвергается другими школами, но который в нашем случае является обязательным. Мы должны поверять наши сведения этим вживанием, постоянно задавая себе вопрос, как могла и как не могла поступить личность с такими свойствами, личность, безусловно, очень крупная, очень волевая, очень доминантная, очень талантливая, очень аскетичная и так далее. Мы должны особо ценить крупицы какой-то достоверности, рождаемой неучастием свидетелей в апологетических или дискредитационных играх. А также руководствоваться тем, что даваемые такими людьми свидетельства появились на свет божий очень поздно — тогда, когда основные дискредитационные или апологетические игры уже не были предписаны всем с предельной категоричностью. Мы должны признать, что в случае Сталина приходится разбираться не только с отличием фальшивок от архивных материалов, но и со всеми видами подчисток и подделок архивов. Что мы тем самым находимся не в мире классической истории, аналогичном миру классической физики, а в некоем зазеркальном историческом мире, аналогичном квантовому миру, который не зря назвали странным. И что мы должны научиться разговаривать на языке этого зазеркального мира, правильно трактовать сигналы, получаемые оттуда, и так далее. Но для того чтобы это делать, надо прежде всего признать сам феномен зазеркалья, то есть сменить исследовательскую парадигму. Возможно ли это? Мы убеждены, что возможно. Если, например, враги Сталина отвергают определенные негативные сведения о том, кого они ненавидят, то это существенно. Если апологеты приводят в своих работах неапологетические сведения, то это тоже существенно. Признав, что мир странен, мы начнем странным образом искать в странном мире странную истину. Вкратце оговорив такие методологические аспекты, перейдем к рассмотрению всего материала, воспроизведя на уровне фактологии только что заявленный методологический принцип. Изучением личности Сталина, созданием его психологического и политического портрета, подробным рассмотрением отдельных периодов жизни Сталина занимались многие исследователи. И поэтому можно говорить о том, что Сталин исследовался историками более тщательно и многопланово, чем другие крупные политики, такие как Наполеон или Цезарь. Налицо как бы отдельное направление в советологии, она же — политическая история СССР. Но, во-первых, советология — это не вполне обычная политическая история некоего государства в определенный период его существования. Советология — это важнейшее направление стратегии холодной войны, то есть войны, в которой история Советского государства вообще и история отдельных фигур, сыгравших существенную роль в жизни этого государства, подлежит целенаправленному и последовательному многомерному искажению. Задачей советологии является не понимание СССР, а уничтожение СССР путем создания у советских граждан превратного представления о собственной истории. Особо важным разделом советологии является сталиноведение, то есть описание личности Сталина, призванное демонизировать этого политика. И с помощью этой демонизации нанести беспощадный удар по ценностям советских граждан, по всему, что можно назвать их советской идентичностью. История всегда была и будет заложницей политики в большей или меньшей степени. Но она никогда не была заложницей политики в такой степени, в какой ее сделали архитекторы холодной войны и те наши соотечественники, которые согласились стать исполнителями планов этих архитекторов. Казалось бы, Советский Союз распался, и задача архитекторов холодной войны блистательно выполнена. Но все мы видим, что холодная война продолжается и даже ужесточается. Потому что она изначально была замыслена и осуществлена не только для распада СССР, но и для ликвидации России. Соответственно, и образ Сталина продолжает оставаться заложником ведущейся холодной войны. Во-вторых, можно обсуждать масштаб кровавости деяний, совершённых Сталиным на посту руководителя Советского государства, сопоставлять эти деяния с деяниями других личностей (того же Наполеона или Мао Цзэдуна). Но то, что Сталин пролил много крови, — несомненно. В силу этого образ Сталина искажается не только воинством холодной войны, но и теми, кто в большей или меньшей степени продолжает мстить человеку, который поломал жизнь той или иной семьи, а значит, и жизнь того, кто совершает это запоздалое отмщение. В-третьих, Сталин в постсоветской России стал крайне популярен. Эта популярность порождена так называемой логикой «от противного»: «Если вы его проклинаете, то мы, ненавидя вас, начинаем им восхищаться, потому что вы его проклинаете». Рост популярности Сталина не может не вызывать тревоги у сил, для которых вопрос об отношении к Сталину тесно сопряжен с вопросом о сохранении существующего постсоветского устройства жизни, то есть того, что можно с натяжкой назвать «постсоветским капитализмом». В ходе создания этого капитализма сформировались группы, которые воюют со Сталиным не потому, что им приказывает Запад, а потому, что таковы их экономические, а значит, и политические интересы. Но все эти причины, увы, не исчерпывают препятствий, стоящих на пути исследования личности Сталина. Главными препятствиями являются сам Сталин и его политическая система. Сталин был очень закрытым человеком, и он совершенно не хотел, чтобы кто-то позволял себе копаться в его личной истории. А политическая система, созданная Сталиным, давала возможность наполнить реальным смыслом эту скрытность Сталина, превратить ее в тотальное истребление всего, что как-либо соотносится с этой нежеланной для вождя правдой. Система выкорчевала всё, что позволило бы при проведении исследований личности Сталина опереться на какой-либо фактический материал. Сталин не вел дневников. Его личная переписка тоже дает крайне скудные сведения, потому что он субъективно крайне скрытен и не желает кому-либо в чем-либо исповедоваться. Потому что у него нет тех, кому бы он мог исповедоваться. Потому что он сначала революционер, а потом — властитель. А такие роли одинаково не предполагают исповеди. При этом всё, что могло бы быть использовано для раскрытия личности, повторяем, искоренено тщательно и свирепо самим Сталиным и его системой. Нельзя упрекать в этом ни Сталина, ни систему. И Сталин, и система понимали, что любая исповедь будет использована врагами, превращена в деструктивный миф, вывернута наизнанку. Но скрытность Сталина шла дальше — он не хотел не только прикосновений тех или иных врагов к сфере его интимности, к его личному миру. Он не хотел и прямо противоположного — того, чтобы подобные вещи начали смаковать дворцовые лизоблюды. Скрытность Сталина породила скудность материала о его личности, а специфика эпохи привела к тому, что было искоренено и то скудное, что имелось. В результате мы обречены в существенной степени гадать на кофейной гуще. Для нас проблемен даже год рождения Сталина. А также всё, что можно назвать опорными безусловными данными. В случае Сталина ничто не является безусловным. И впору задать себе вопрос, возможно ли вообще создание полноценной, достоверной биографии Сталина, или же мы должны в данном случае говорить не о биографическом, а об агиографическом методе. В узком смысле слова агиография (от греческого «агио» — «святой» и «графио» — «пишу») — это богословская дисциплина, изучающая жития святых. Но здесь мы используем это слово расширительно, имея в виду, что возможен целый класс исследовательских работ, в которых даются ценные сведения о некоем лице — реальном или легендарном, — но эти сведения не всегда относятся к классу тех, которые можно называть историческими в строгом смысле этого слова. Политическая агиография — это сплав объективных исторических сведений, аналитики конфликтов по поводу тех или иных моментов жизни и деятельности того или иного лица, выявляющая нечто значимое, хотя и проблематичное, и, наконец, это аналитика всего того легендарного, что имеет под собой определенную политическую почву. Легенды всегда создаются зачем-то и кем-то. И выявление создателя легенд может косвенным путем предоставлять нам определенные параобъективные сведения. Которые, конечно же, намного хуже сведений, получаемых в случае, если ты вдруг заполучил личный дневник Сталина. Но которые приобретают значимость в случае, если личных дневников нет и не может быть, а архивные материалы могут быть искажены. И, наконец, агиография является для нас небессмысленной метафорой проводимого исследования (то есть своего рода метафорическим компасом) еще и потому, что она сильнее, чем обычная история, ориентирована на духовность. То есть на то, что можно назвать внутренним мессианским посылом, а можно назвать реальным тонким воздействием на историю, а значит, и на творящую ее личность. И дело тут даже не в том, имеет ли место подобное тонкое воздействие, а в том, верит ли в него та или иная личность. Потому что эта вера становится неотъемлемой частью жития данной личности. Меньше всего мы хотим говорить о святости Сталина. Хотя известно, что в определенных российских православных церквях уже появились неканонические иконы Сталина. А как говорят в таких случаях — еще не вечер. Но это не наш путь и не наше представление о ценностях. Мы всего лишь говорим об особом, житийном жанре исследования личности Сталина потому, что другой, гораздо более желанный нам строго исторический метод, как нам представляется, невозможен. Мы сохраняем верность историческому методу и приближаем наше житийственное, и в этом смысле агиографическое, исследование к биографическому настолько, насколько это возможно. Но мы знаем, что биография невозможна. И что попытка игнорировать эту невозможность удаляет нас от истины дальше, чем ее признание. Таков наш исследовательский «компас». Теперь о «карте», она же используемая система того, что в менее сложном случае можно было бы назвать историческими источниками, а в случае Сталина, увы, приходится называть источниками агиографическими, в том расширительном смысле слова, который оговорен выше. Еще раз подчеркнем, что ни воспоминания его близких и знакомых, хранящиеся в архивах, ни тем более мемуарная литература не могут нам ничего точно сказать о его личности. При жизни Сталина имело место то, что потом назвали культом личности. После XX съезда началось так называемое развенчание культа личности. И в первом, и во втором случае объективность приносилась в жертву тому или иному идеологическому заказу. При жизни Сталина имел место не только идеологический заказ на восхваление отца народов, но и нечто другое. Это «другое» Александр Трифонович Твардовский назвал «славой имени». В поэме Твардовского «За далью — даль» говорится о славе имени Сталина, неразрывно связанной с подвигами народа. О том, что «…Страна, держава / В суровых буднях трудовых / Ту славу имени держала / На вышках строек мировых. / И русских воинов отвага / Ее от волжских берегов / Несла до темных стен рейхстага / На жарком темени стволов…» По этой причине всё, что связано со Сталиным, не просто подвергалось тенденциозной идеологической переработке, производимой раболепствующим официозом, но и окутывалось туманом стихийного народного почитания. Происходила прижизненная сакрализация образа. Те или иные эпизоды биографии приобретали характер легенд. В итоге создавался причудливый сплав, внутри которого не оставалось никакого места для истины. В последующие периоды этот же сплав подвергался дальнейшей переработке. Официоз выполнял новый заказ и клеветал на Сталина. А в обществе рождались новые и новые легенды — как со знаком плюс, так и со знаком минус. В итоге реальная жизнь Сталина оказалась превращена в сплав мифов, лживых восхвалений и столь же лживой клеветы. Как прорваться к истине, если она окутана подобным туманом? И можно ли это сделать, не занявшись легендами о Сталине, не сделав их предметом особого рассмотрения? Легенд о Сталине много. Существуют легенды о семье «чудесного ребенка» в разных вариациях: или «чудесный ребенок» — сын простых родителей, или некой княжны, или известного русского путешественника Николая Михайловича Пржевальского, связанного с Тибетом. Существует легенда о том, как и когда Сталин «повернул на путь спасения», то есть ушел в революцию, и какие муки (ссылки, каторги) на этом пути претерпел. Есть легенда о его смерти. Всеми этими легендами определен в каком-то смысле некий жизнеописательный канон, который обычно соблюдается в житиях святых: чудесное рождение, юношеские годы, где святой отличается от своих сверстников, становление на путь спасения, чудеса при жизни и кончина святого. Так что говорить о биографии Сталина нельзя. Можно говорить о специфической агиографии. До сих пор не было такой — достаточно подробной — агиографии. Мы рассматриваем нашу попытку ее создания как единственно возможный способ продвижения к истине. При этом мы исходим из того, что вопиющее отсутствие объективности может быть в большей или меньшей степени преодолено только путем классификации необъективного — выделения степеней необъективности, форм необъективности и так далее. Возможно, в этом случае нам что-то откроется. Другого пути к истине в случае биографии Сталина нет и не может быть. Так каковы же они — формы необъективности, псевдообъективности, апологетики, инсинуаций, мифологизаций и так далее? Прижизненная апологетика Еще до того, как Сталин де-факто стал главой СССР, о нем вышел ряд биографических материалов. Первый биографический очерк «Джугашвили Иосиф Виссарионович» увидел свет в 1923 году. Он был напечатан в «Материалах для биографического словаря социал-демократов, вступивших в российское рабочее движение от 1880 до 1905 г.» под редакцией Владимира Ивановича Невского. Тут следует отметить, что словарная статья накладывает на автора определенные ограничения: она всегда по своему жанру достаточно кратка и нейтральна. Но автор дает нам некие первичные представления о жизни Сталина, показывает основные вехи его жизни: рождение, вступление в организацию, перемещения по стране, аресты, ссылки. И даже в таком достаточно сухом историческом очерке можно найти интересные детали. В частности, в очерке приведен малоизвестный факт, что Сталин одно время работал бухгалтером. Упоминание о работе Сталина бухгалтером можно обнаружить и в очерке эмигранта Марка Алданова «Убийство Урицкого», опубликованном в 1923 году. Правда, где именно Сталин работал бухгалтером, в указанных источниках не говорится. Возможно, как утверждает политический оппонент Сталина Лев Троцкий, в Тифлисской физической обсерватории после исключения из духовной семинарии. Впрочем, в архивах имеются сведения о том, что Сталин, работая в обсерватории с декабря 1899 года по март 1901 года, занимал должность наблюдателя-вычислителя. 1925–1927 годы для Сталина — это годы острой политической борьбы с левой оппозицией. Естественно, что материалы, публиковавшиеся в это время, не могли носить опознаваемо апологетического характера, а малейшая зацепка использовалась противниками Сталина для его дискредитации. В книге грузинского революционера и историка Севастия Талаквадзе «К истории Коммунистической партии Грузии», выпущенной в 1925 году, где о Сталине сказано, в общем-то, немного, указано, что в 1905 году меньшевики, желая опорочить его имя, называли Кобу-Сталина «агентом правительства, шпионом-провокатором» (конечно, всё это было написано в негативном ключе по отношению к меньшевикам). Однако этого могло быть достаточно, чтобы заронить в читателях сомнения по принципу «дыма без огня не бывает». В декабре 1925 года во время работы XIV съезда ВКП (б), на котором Львом Каменевым был поставлен вопрос о снятии Сталина с поста генерального секретаря ЦК ВКП (б), Закавказский краевой комитет ВКП (б) в газете «Заря Востока» опубликовал весьма специфический документ — письмо Сталина Владимиру Семёновичу Бобровскому от 24 января 1911 года. В этом письме Сталин называет острую борьбу блоков Ленина — Плеханова и Троцкого — Мартова — Богданова в вопросе о необходимости объединения с меньшевиками «бурей в стакане воды». В разгар политического противостояния подобное утверждение могло характеризовать Сталина как человека, с пренебрежением относящегося к идеологической борьбе, инициированной Лениным. Позже Троцкий в своей книге о Сталине язвительно высказался по этому поводу: «Сталин явно льстит настроениям теоретического безразличия и чувству мнимого превосходства близоруких практиков». В том же выпуске «Зари Востока» было опубликовано письмо начальника Тифлисского охранного отделения ротмистра Карпова, в котором сообщалось, что Иосиф Джугашвили «в 1905 г. был арестован и бежал из тюрьмы». Отметим, что в первом биографическом очерке этот арест не упомянут. В 1927 году в энциклопедии «Гранат» вышел очерк, написанный Иваном Павловичем Товстухой — ближайшим помощником Сталина, занимавшего тогда пост генерального секретаря ЦК РКП (б). Почти несомненно, что этот очерк был согласован Товстухой со своим начальником. В вопросе об арестах и ссылках автор снова допускает неопределенность. Об аресте Сталина в 1905 году в очерке упоминаний нет, точные сроки ссылок не указаны. В тексте говорится, что из ссылки 1908 года в Вологодскую губернию Сталин бежит «спустя несколько месяцев», точно так же не указывается, сколько времени он пробыл в ссылках 1911, 1912 и 1913 годов. По-видимому, здесь проявилось стремление самого Сталина минимизировать даже простые подробности. Зато в очерке делается акцент на рабочем происхождении Сталина: «По национальности грузин, сын сапожника, рабочего обувной фабрики Адельханова в Тифлисе, попрописке — крестьянина Тифлисской губернии и уезда, села Диди-Лило». Кроме того, в очерке секретаря Сталина подробнее, чем в очерке для энциклопедии под редакцией Невского, рассказывается о Тифлисской духовной семинарии, отмечается, что Сталин был исключен из семинарии за «неблагонадежность». Товстуха описывает огромную работу Сталина в построении большевистской организации Закавказья, его заслуги в Гражданскую войну. Перед нами предстает не безликий Джугашвили, а оформляющийся герой Революции и лидер Советского государства — Иосиф Виссарионович Сталин. К 1929 году Сталин, возглавлявший ВКП (б), окончательно разгромил оппозицию и фактически стал главой государства. С этого времени в советской печати, соответственно, нет и не могло публиковаться ничего порочащего или задевающего его. Все биографические сведения тщательно выверялись и согласовывались. Заслуживающим внимания биографическим материалом этого времени является доклад первого секретаря ЦК КП (б) Грузии Лаврентия Павловича Берии «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», зачитанный им на собрании тбилисского партактива 21–22 июля 1935 года. Это первый источник, в котором Сталин представлен фактически главной фигурой в деле построения большевистской организации Закавказья. В 1937 году издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» выпустило «агиографический» сборник воспоминаний «Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине». В книге были собраны отклики на упомянутый выше доклад Берии: друзья детства и юности Сталина, его товарищи по политической борьбе рассказывают о годах учебы в духовном училище, о работе Сталина на нелегальном положении в Батуме, Баку, Тифлисе. В книге Сталин предстает идеальным во всех отношениях: серьезным, умным, бесстрашным, справедливым — настоящим народным героем. Также в 1937 году под редакцией Берии была опубликована книга «Батумская демонстрация 1902 года», состоящая из воспоминаний товарищей Сталина по работе в Батуме — участников Батумской демонстрации на заводе Манташёва. Данной книгой пользовался в числе прочих Михаил Булгаков для написания своей известной пьесы «Батум». Отметим на полях, что, по мнению английского историка Саймона Себаг-Монтефиоре, Сталина и его соратницу Наталью Киртава, чьи воспоминания также включены в книгу «Батумская демонстрация 1902 года», связывали любовные отношения. В 1938 году в ежемесячном детском журнале центрального комитета ВЛКСМ «Пионер» вышла повесть за авторством его главного редактора, журналиста и писателя Беньямина (Бориса) Абрамовича Ивантера «На родине Сталина». Эта повесть о детстве вождя была основана на собственных наблюдениях автора и воспоминаниях тех, кто знал Сталина в юности. Много внимания Ивантер уделил описанию грузинской природы, в окружении которой вырос Сталин. Отдельную главу он посвятил древнему городу в скале, Уплисцихе, находящемуся в окрестностях Гори. В 1939 году советский партийный деятель, соратник Сталина Емельян Михайлович Ярославский издал книгу «О товарище Сталине». Книга эта по-своему примечательна. Она представляет собой краткое обобщение всех предыдущих публикаций, всех известных сведений официального характера, касающихся политической биографии Сталина. При этом у Ярославского — пожалуй, чуть ли не впервые в советской печати — можно найти сведения о юношеском увлечении Сталина поэзией, о его литературных предпочтениях. В том же 1939 году, в шестидесятилетний юбилей Сталина, появилась его первая официальная краткая биография. Второе издание этой биографии было опубликовано в 1947 году. Свои правки в макет первого издания краткой биографии внес Сталин лично. Отметим, что в том фрагменте биографии, где рассказывается, как Сталин руководил Кавказским союзным комитетом, он добавил, что делал это вместе с Михой Цхакая. В другом эпизоде, об организации Сталиным стачки бакинских рабочих в 1904 году, он добавил в число организаторов Прокопия Джапаридзе. В этом просматривается отчетливое нежелание присваивать исключительно себе заслуги в построении организации. Бросается в глаза, что во втором издании изменено число арестов, ссылок и побегов. Так, сначала число арестов равнялось восьми, число ссылок — семи, а число побегов — шести. Во втором издании эти цифры уменьшаются на единицу: «С 1902 до 1913 года Сталин арестовывался семь раз, был в ссылке шесть раз, бежал из ссылки пять раз». О личной жизни, о творчестве Сталина в ранние годы в краткой биографии ничего не сказано. Зато в том же юбилейном 1939 году увидела свет поэма грузинского советского поэта Георгия Леонидзе «Сталин. Детство и отрочество». Леонидзе получил духовное образование — с 1913 по 1918 год учился в Тифлисской духовной семинарии. В 1918 году Леонидзе вступил в группу грузинских символистов «Голубые роги», но через несколько лет отошел от символизма. В 1924–1925 годах он написал ряд значительных лирических произведений («Ниноцминдская ночь», «Свидание кипчака», «Цесарка»). Позже в его поэзии находила отражение советская действительность. Во время Великой Отечественной войны Леонидзе писал патриотические стихи о воинском и трудовом подвиге советского народа. В 1957–1966 годах поэт занимал должность директора Института грузинской литературы им. Ш. Руставели АН Грузинской ССР. Награжден двумя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями. В своей поэме «Сталин. Детство и отрочество» Леонидзе с большим мастерством показал, как на Сталина с самого раннего детства влияли грузинские легенды и древние предания — в частности, эпос о прикованном к скале герое Амирани, похитившем для людей огонь. Леонидзе также рассказывает много подробностей о семье Сталина: о бабушке, дедушке, прадедушке Зазе Джугашвили, поднявшем крестьянское восстание в начале XIX века. В 1941 году Леонидзе за свою поэму был награжден Сталинской премией. Больше прижизненных биографий Сталина в Советском Союзе не издавалось. В сегодняшних архивах хранятся различные, безусловно апологетические воспоминания друзей и товарищей Сталина по революционной борьбе: Георгия Елисабедашвили, Петра Капанадзе и других. Могут ли они, вычищенные и выхолощенные, пролить свет хоть на что-то? Разумеется. За плотной пеленой восхвалений можно увидеть какие-то крупицы настоящего: любовь маленького Сосо к грузинской культуре, его увлечения. Сопоставив воспоминания, можно нечто понять о его семье, о его учебе в семинарии, о его революционном пути и личной жизни, что особенно ценно. Интересно, что апологетические биографии издавались не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Среди зарубежных биографий важное место занимает книга «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир», написанная Анри Барбюсом — писателем, членом Коммунистической партии. Она была издана в Париже в 1935 году. К тому времени Барбюс был уже знаменит. Антивоенный роман «Огонь», основанный на личном опыте Барбюса, участвовавшего в Первой мировой войне, получил высшую литературную награду Франции — Гонкуровскую премию — в 1916 году. Октябрьскую революцию в России Барбюс принял с воодушевлением. В 1923 году он вступил во Французскую коммунистическую партию. В 1927 году он в первый раз побывал в СССР. Посетил Харьков, Ростов-на-Дону, Грузию, Армению, Азербайджан. Барбюс написал несколько книг и ряд статей, в которых показывал западному и советскому читателю достижения советской власти. Писатель искренне восхищался тем, как страна преображается буквально на глазах. Барбюс возвращался в СССР в 1932, 1933 и 1934 годах. Во время своих визитов он несколько раз встречался со Сталин
Свежие комментарии