29 июня 1900 года во французском Лионе родился Антуан Батиста Мари Роже де Сент-Экзюпери. В эти дни мы отмечаем 125-летие со дня рождения этого необыкновенного человека — писателя, философа и воина. Оба родителя Антуана — из семей с глубокой родословной. Имя Сент-Экзюпери носил один из рыцарей святого Грааля.
Антуан рос и воспитывался в очень религиозной среде. Сначала дома, а с девяти лет — в иезуитском коллеже Сент-Круа в Ле Мансе, который некогда закончил его отец. В 14 лет Экзюпери отправили в маристский (основанный членами католического Общества Девы Марии) коллеж «Вилла-Сен-Жан» в швейцарском Фрибуре. В 1919 году Антуан, стремясь совместить увлечение искусством и техникой, поступил в Академию художеств на архитектурное отделение. Но в 1921 году он внезапно прыгнул в неизвестность: бросил Академию и пошел добровольцем в авиационный полк в Страсбурге. Вскоре он окончил курс гражданского летчика, а потом в Марокко получил права военного летчика. Ему присвоили звание младшего лейтенанта. Но военная карьера не задалась. В 1923 году он пережил первую свою серьезную авиакатастрофу и был демобилизован. Потом последовало несколько лет блужданий и раздумий. В 1926 году Экзюпери начал работу в компании, занимающейся почтовыми авиаперевозками. Одно время он командовал аэродромами на севере Африки, где с близкого расстояния познакомился с пустыней и ее воинственными обитателями. Позже работал в Южной Америке, где ему пришлось прокладывать новые маршруты через Анды. Работа в авиапочте оказалась не менее опасной и требующей самоотдачи, чем военная служба. Она стала школой жизни, подарила настоящих друзей на долгие годы. Позже Экзюпери написал: «Прокладка новых трасс делала наши сердца богаче, потому что требовала от нас жертв. Трасса рождалась из наших жертв. А благодаря ей рождались и мы. Теперь, если я повстречаю кого-нибудь из товарищей, я могу сказать ему: „Помнишь?..“ Это были прекрасные времена, потому что, связанные общими жертвами, мы любили друг друга». Экзюпери всегда интересовала тема человека. Какого человека создает цивилизация? В чем свобода человека? Куда он в духовном смысле идет? Эти вопросы с особой остротой встали в поздний период жизни и творчества философа, начало которого отмечается 1938 годом. Тогда он впервые побывал в США и был удивлен содержанием американской жизни. По его словам, свобода американцев, о которой они так много говорят, заключается лишь в том, чтобы выбрать что-то из нескольких видов товаров, чтобы остановиться на одном из предложенных мнений, чтобы выбрать фирму и станок, за которым выполнять однотипную работу. «Но никто не ужасается этой отвратительной свободе, являющейся попросту свободой небытия. Настоящая свобода заключается лишь в творческом действии», — писал он по поводу увиденного. В 1939 году он отправился в Германию в качестве журналиста, где своими глазами увидел, как там воспитывают молодежь. Причем его экскурсоводом был Отто Абец, ставший в будущем одним из руководителей германской администрации в оккупированной Франции. Сент-Экзюпери отмечал, что порядок ради порядка, культивируемый в Германии, оскопляет человека. На вопрос писателя, могут ли учащиеся читать Карла Маркса или Огюста Конта, ему ответили, что им разрешено читать все, но они не должны делать собственных выводов из прочитанного. В итоге Экзюпери сказал Абецу после посещения школы в Крессинзее: «Создаваемый вами тип человека меня не интересует». По увиденному в Германии, в США и других странах Экзюпери чувствовал надвигающуюся мировую катастрофу. Источник ее, как он считал, — в потере творческой мысли, но главное — в духовном оскудении человека. Он писал: «Нет даже признака мысли. Человечество дрыхнет, словно домашний скот на своей подстилке». Но через несколько месяцев эту медленно надвигающуюся глобальную катастрофу затмила конкретная, осязаемая катастрофа его родной страны, проявившаяся в полной недееспособности Франции и в ее позорном поражении перед нацизмом в мае-июне 1940 года. Экзюпери воевал и одновременно осмысливал причины катастрофы Франции, искал пути выхода из нее. Итогом этих поисков стала повесть «Военный летчик», написанная в основном в 1941 году и опубликованная в начале 1942 года. Философ, политолог и режиссер московского «Театра на досках» Сергей Кургинян, поставивший спектакль «Зёрна» по мотивам «Военного летчика» Сент-Экзюпери, так объяснил актуальность этой книги для сегодняшней России: «У России почти нет опыта стратегических поражений. Самое главное — это вопрос о холодной войне. Проиграли ее или нет? Находится ли современное население России в ситуации синдрома поражения в холодной войне?» Кургинян убежден, что поражение русских в холодной войне есть, что оно огромное. И главная проблема здесь в том, что оно не осознано, не признано, и, как следствие, не преодолено. Но отпечаток его лежит на населении: синдром поражения как вирус вошел в каждую клетку тела общества. Кургинян убежден, преодоление этого поражения как воздух нужно нынешней России, вступившей в борьбу с тем же фашизмом в лице бандеровской Украины и опекающего ее Запада. «В разных странах существуют специальные программы реабилитации, чтобы это преодолеть. Но единственная нация, которая очень хорошо знает, что такое позорные поражения и как из них надо выбираться, это Франция. И французы не могут забыть синдрома поражения, его природы. Они выбираются из этого, они все время в этом живут. У них есть опыт этого. А главный из тех, у кого есть такой опыт — это Экзюпери», — заявил Сергей Кургинян. Он отметил, что, интересуясь опытом поражения, искал писателя, который особо остро это переживал. «Советских писателей таких нет, английских нет, американских нет. Испания — франкистская. В Польше таких писателей не было. А во Франции есть — Экзюпери. Это же очень крупный писатель. Он находится на грани христианского персонализма, экзистенциализма. И для него это внутренний опыт. Он не сводит все к тому, что описывает, мол, какое гнусное поражение. Он пишет, как его преодолевать. В этом смысле это уникальное произведение, уникально нужное современной России», — подчеркивает режиссер. Он напомнил, что, во-первых, Экзюпери сам воевал (летчиком в 1939–1940 годах, 1943–1944 годах), причем героически; во-вторых, он был идеологом и, в сущности, претендовал на место Шарля де Голля, лидера французского сопротивления, ставшего потом президентом; в-третьих, он из очень аристократической семьи с совсем древними корнями, и в учебных заведениях, где он учился, вопрос о духе ставился во главу угла. Кургинян подчеркнул, что Экзюпери в «Военном летчике», давая путь преодоления поражения, опирался на такие понятия, как дух, сущность, духовная слепота, зрячесть — и это как раз тот арсенал, который сегодня необходим русскому человеку, чтобы избыть собственное поражение и идти к победе. «В исламе есть один очень важный принцип: когда ты возвращаешься с „джихада меча» (то есть с войны; он же малый джихад, или «джихад руки»), то ты приходишь не в мирную жизнь, а на «джихад духа» (борьба с пороками и злом, находящимся внутри человека; он же большой джихад, или «джихад сердца»). И тут безумно важно все, что связано с понятием духа и его предметными характеристиками. Экзюпери это знал. Он мог осмысливать это в сложнейших категориях, которые были живыми в тех центрах обучения и воспитания, которым он был сопричастен. У него был аппарат для этого, желание это делать, художественный талант, место в войне. И он острейшим образом переживал позор этого поражения и думал, как из него вывести нацию», — пояснил Кургинян. Дадим слово самому Экзюпери, воспользовавшись его записями и письмами военных лет (то есть с сентября 1939 года до его гибели в июле 1944 года), а также текстом повести «Военный летчик». Напомним, 3 сентября 1939 года Франция объявила Германии войну после того, как Гитлер напал на Польшу. И уже на следующий день Экзюпери был мобилизован в качестве инструктора: он прибывает на военный аэродром Тулуза-Монтодран, где ему поручено вести курсы для новобранцев. Но для себя он сразу принимает решение воевать, при этом его волнует вопрос: по какой причине, из каких побуждений французский народ будет противостоять немцам? Но Экзюпери абсолютно не устраивали пустые пропагандистские лозунги типа слов министра финансов Поля Рейно (1878–1966): «Мы победим, потому что мы сильнее». Его не устраивало описание врага, которое давали газеты, тем более что некоторые из них напрямую симпатизировали фашистской идеологии. А назначенный министром пропаганды Франции писатель и дипломат Жан Жироду (1882–1944), по мнению Экзюпери, лишь бессмысленно пытался применить «интеллектуальные ухищрения в качестве ответа на идею расы и единства». В тексте выступления Экзюпери, переданного по французскому радио 18 октября 1939 года, говорится: «Но сейчас мы уже знаем, что сложить оружие означало бы поощрить аппетиты Германии. А чем она удовлетворит их завтра? Действия ее не объяснить сколько-нибудь разумной концепцией. Германия вовсе не стремится к целям, которые можно строго обосновать. Ее цели — всего лишь последовательные ставки в игре, удобные пропагандистские предлоги. А подлинная цель Германии — просто-напросто увеличение своей территории. Вот почему речь для нас идет не только о борьбе против нацизма, за Польшу, Чехословакию, за цивилизацию — речь идет прежде всего о борьбе за право на существование». Стоит отметить, что здесь Экзюпери, хотя и говорит сначала, что германцы воюют за территорию (вроде бы обычные интересы в классической войне), но потом отмечает, что война для французов носит экзистенциальный характер, и что это война именно с нацизмом за цивилизацию (то есть за определенный тип человека). В том же выступлении Экзюпери объясняет, почему встал в ряды армии: «Искушение — это соблазн, когда Дух дремлет, смириться перед доводами Рассудка. Я думал: „Интеллигентов, словно банки с вареньем, берегут на потом на полках ведомства пропаганды, чтобы полакомиться после войны…“ Нет, это не ответ! И сегодня я, как и мои товарищи, поднялся в воздух вопреки всяческим доводам, вопреки любой очевидности, вопреки инстинкту самосохранения. Придет час, когда я постигну, что, поступив наперекор рассудку, я поступил разумно». Позже в «Военном летчике» писатель скажет об этой незрячести Духа: «Меня поражает то, чего никто не желает признать: жизнь Духа иногда прерывается. Только жизнь Разума непрерывна или почти непрерывна. Моя способность размышлять не претерпевает больших изменений. Для Духа же важны не сами вещи, а связующий их смысл. Подлинное лицо вещей, которое он постигает сквозь внешнюю оболочку. И Дух переходит от ясновидения к абсолютной слепоте. Настает час, и тот, кто любит свой дом, вдруг обнаруживает, что это не более чем скопище разрозненных предметов. Настает час, и тот, кто любит свою жену, начинает видеть в любви одни лишь заботы, неприятности и неудобства. Настает час, и тот, кто наслаждался какой-то мелодией, становится к ней совершенно равнодушным. Настанет час, как сегодня, — и я уже не понимаю свою родину. Родина — это не совокупность провинций, обычаев, предметов, которые всегда может охватить мой разум. Родина — это Сущность. И вот наступает час, когда я вдруг обнаруживаю, что перестал видеть Сущность». В Тулузе после медобследования Экзюпери признали негодным к военной службе. В результате вмешательства друга — генерала от авиации Даве — его оставляют инструктором. Но Экзюпери недоволен этим: он ищет большего риска, и в октябре 1939 года, обращаясь к подруге, просит содействовать в переводе в истребительную авиацию: «Я не люблю войну, но не могу оставаться в тылу и не взять на себя свою долю риска. Надо драться. Но я не имею права говорить об этом, пока в полной безопасности прогуливаюсь в небе над Тулузой. Это было бы непристойно. Верни мне мое право подвергаться испытаниям. Великая духовная гнусность утверждать, что тех, „кто представляет собой какую-то ценность“, надо держать в безопасности! Лишь будучи активным участником событий, можно сыграть действенную роль. И ежели „представляющие собой ценность“ являются солью земли, они должны смешаться с землей. Нельзя говорить „мы“, когда стоишь в стороне. А если говоришь, тогда ты просто сволочь». В ноябре 1939 года Экзюпери добился направления на фронт в авиагруппу дальней разведки 2/33, которая с 17 декабря базировалась в Орконте. Он воюет плечом к плечу с товарищами, но одновременно тяжело переживает бессмысленность, безнадежность дела, которым он занимается. Его тяготит эта «странная война на малых оборотах», он понимает, что в происходящем нет сути, что все — лишь видимость, шелуха. В декабре 1939 года он пишет: «Я вовсе не грущу, оттого что сделал выбор, я просто плохо понимаю жизнь, да и сам для себя чересчур сложен. Дело вовсе не в трудности полетов на десяти тысячах метров, не в грязи, не в том, что рискуешь жизнью. Остается одна лишь горечь, потому что здесь нет радости созидания, победы или охоты. Для меня невыносимо стоять в стороне от событий. Когда начинаешь последовательно сдирать оболочку со всего, что тебя окружает, она отпадает, и тебе становится худо. Но в то же время понимаешь, что это всего-навсего видимость, и поэтому, одолев призрак, плюешь на него с высоты десять тысяч метров. Только находясь в самом центре, в дерьме, обретаешь ясность. А оболочку необходимо отшелушивать». Экзюпери говорит здесь, что даже если человек готов рисковать жизнью, но не видит, что созидается этой его жертвой, то все бессмысленно. Он уже понимает, что его страна тяжело больна, что она не осознает себя в этой войне, и что все это — преддверие большой трагедии. В конце декабря 1939 года он пишет: «В Витри (город Витри-ле-Франсуа в нескольких километрах от Орконта. — Прим. ред.) был праздник. Мне пришлось пойти во „фронтовой театр“. И вновь, острей, чем когда бы то ни было, встал вопрос: почему мы воюем? Куда делись французы? Куда делся г-н Паскаль (великий ученый и философ Блез Паскаль (1623–1662); Экзюпери всюду возил с собой его труды. — Прим. ред.) До чего ничтожно это паясничание. Будь я иностранцем, я, послушав, как Франция изрыгает все эти непристойности, счел бы, что необходимо немедленно очистить мир от подобной скверны. Что же касается «Пари-суар», вчера в ней была напечатана огромнейшая умопомрачительная статья о боге войны Гитлере. Чудовищней всего был рекламный трюк насчет того, что Гитлер всегда умел мечтать. Это якобы доказывает его неоспоримое величие. И цензура пропускает этакое! Право, все они, словно мартышки перед удавом. Наша страна погибнет, если не будут ясно названы причины, по которым она должна воевать Но, видимо, ее ничто не вразумит. Не удивительно, что она тащится в хвосте за англичанами: мы не способны выразить себя. Мы не способны обрести лицо». Экзюпери констатирует, что в конце 1939 года так и не были названы причины, почему Франция должна воевать. Через полгода это предвидение поражения, к несчастью, сбудется. В «Военном летчике» Экзюпери так сказал о разгроме — о событиях мая 1940 года, когда фашисты вступили во Францию и стали стремительно продвигаться по ее территории, не встречая почти никакого противодействия: «…когда начинается разгром, всякая работа прекращается. На первый взгляд может показаться, что побежденного захлестывает поток возникающих проблем, что, силясь разрешить их, он не щадит ни своей пехоты, ни артиллерии, ни танков, ни самолетов… Но поражение прежде всего начисто снимает все проблемы. Все карты смешиваются. Непонятно, что делать с самолетами, с танками, с дамой пик… Изрядно поломав голову над тем, как бы повыгоднее ею сыграть, карту наугад бросают на стол. Царит не подъем, а растерянность. Подъем сопутствует только победе. Победа цементирует, победа строит. И каждый, не щадя сил, носит камни для ее здания. А поражение погружает людей в атмосферу растерянности, уныния, а главное — бессмыслицы. Потому что прежде всего они просто бессмысленны, эти наши задания. С каждым днем все более бессмысленны. Все более губительны и все более бессмысленны». Экзюпери мучительно искал выход из противоречия между принятым решением воевать — с одной стороны, и очевидной для всех бессмысленностью своих вылетов, а также омерзением перед видом и состоянием того, за что он должен воевать: «От чего я в принципе должен отказаться. От личной свободы. От тепла женского тела. Возможно, от жизни. И я спрашиваю себя: ради чего? Это столь же горько, как религиозные сомнения. И, безусловно, столь же плодотворно. Это невыносимое противоречие, которое вынуждает искать истину. Я ведь действительно по шею сижу в противоречиях. И либо сдохну, либо ясно пойму себя самого. И вновь мне ясна одна вещь. Может быть, на этой непостижимой вершине, где я восседаю в полном одиночестве, она слаще всего. Нежность к тем, кого я люблю, и еще большая — ко всем людям. И так бывает всегда. Когда оказываешься под угрозой, чувствуешь ответственность за всех». Любовь к людям, ощущение связи с ними и ответственность за всех — ключевое здесь. Позже в «Военном летчике» писатель сказал, что признание этой ответственности за разгром и за все произошедшее — это начало духовного выздоровления, шаг к внутренней победе: «Если я разделяю унижение моего дома, я могу повлиять на его судьбу. Он неотделим от меня, как я неотделим от него. Но если я не приму на себя его унижения, мой дом, брошенный на произвол судьбы, погибнет, а я пойду один, покрытый славой, но еще более ненужный, чем мертвец. Чтобы быть, нужно сначала принять на себя ответственность. Всего несколько часов тому назад я был слеп. Мне было горько. Но теперь я сужу более трезво. Я отказываюсь винить других французов, раз я чувствую себя неотделимым от Франции, и я не понимаю, как Франция может обвинять остальной мир. Каждый несет ответственность за всех». Чтобы яснее понять, что ему действительно дорого, Экзюпери еще пристальнее всматривался в действия нацистов. Он видел, как подло германская пропаганда использует пленных французских летчиков, имитируя заботливое к ним отношение, делая аудиозаписи, а потом монтируя пакостные якобы интервью с ними. Экзюпери все яснее понимал, за что воюет. В неопубликованной при его жизни статье «Мораль необходимости», написанной в конце 1939 — начале 1940 года, он сформулировал цель так: «Мы деремся за уважение к человеку. Безразлично, друг он или враг. Человека либо уважают, либо не уважают. И дело тут вовсе не в милосердии, а в чем-то неизмеримо более высоком. Нацисты презирают человека, всех людей, своих и врагов, коль скоро так бессовестно используют сокровенные движения их души, коль скоро ловят проявления сострадания, благодарности, любви, усталости, чтобы дать им такое омерзительно механическое применение. Но в конце концов и в сущности, дело вовсе не в том, чтобы браться за оружие ради обороны границ, существующих для спокойствия сынов человеческих. Нет, надо защищать ту несуществующую, незримую границу, над которой впервые нависла опасность. Но цивилизация — это и есть рождение того самого внутреннего царства. И чтобы все соглашались защищать каждого в отдельности, надо, чтобы в каждом было нечто от всех. И это нечто есть Человек. Наши цели в войне? Защитить саму нашу сущность. И в большей мере нашу сущность, чем наши законы, камни и басни Лафонтена, которые периодически всплывают в нашей милейшей патриотической пропаганде. Не видите, что ставкой в игре является человек, вы сами? Не понимаете, что один из шпангоутов корабля — вы? История Европы? Нет! История человека». В этой же статье философ пытался нащупать, что это за сущность Франции, которая была бы одинаково драгоценна для всех французов, кто сражается не на стороне нацистов. Что это за сущность человека, за которую можно и должно умереть. И каков он — этот человек с заглавной буквы. Экзюпери здесь не вывел четких определений, но, приводя примеры, осуществляя некие предельные сопоставления, он ясно очертил масштаб проблемы и масштаб и характеристики того Человека, о котором идет речь: »__Поступок стоит чего-то лишь потому, что он совершен во имя великой веры. Только при этом единственном условии он обогащает. Но какую религию можно назвать благородной, кроме той, что возвышает человека? Нацизм я не могу назвать благородной религией. Я вижу, что нацизм способен достичь могущества Аттилы, возможно, исключительности Аттилы, но не вижу, как он может подняться до Паскаля. Аттила или Паскаль? Я выбрал. Выбрал — между девственным лесом и базиликой. Выбрал — между спокойствием исполинского дерева с разросшимися корнями и совестью. Как и Бразийак, я выбрал свою религию (Робер Бразийак (1909–1945) — французский писатель и журналист, критиковавший произведения Экзюпери; редактор французской националистической газеты, поддержавшей идеи фашистов; после разгрома Франции — коллаборационист; в начале 1945 года был осужден и казнен. — Прим. ред.). Ту, что творит из меня человека, ту, что мне больше по душе, и отныне мой долг — идти на смерть за этот необратимый выбор». Здесь Экзюпери вплотную подошел к еще одному выводу, который венчает все предыдущие рассуждения — о том, что является единственным ответом на вызов смерти. Это — жертва. В своем выступлении перед студентами в Нью-Йорке в декабре 1941 года философ говорит: «Мы хотим дать определение человеку, чтобы основать нашу религию на нем. Вся наша цивилизация стремилась прежде всего дать определение человеку. Если вы хотите очистить слово «демократия» от всех наслоений, искажающих ее образ, скажите себе, что демократия понимает уважение к свободе как уважение к человеку, и, чтобы привнести в демократию братство, нужно основать человеческое сообщество не на возвеличивании отдельной личности, а на подчинении личностей культу Человека. Так вот, есть только один способ возвести это здание, которое больше каждого из вас и которое в свой черед обогатит вас, когда вы его построите. Один-единственный способ. Его задолго до нас изобрели самые древние религии. На нем основывается дух любой религии. Дух любого общества. Это, можно сказать, самое надежное средство. Люди позабыли его с развитием материального прогресса. Это средство — жертва. Причем под жертвой я подразумеваю не отказ от жизненных благ, не покаянный жест отчаяния. Я подразумеваю под жертвой безвозмездный дар. Дар, ничего не требующий взамен. Вас формирует не то, что вы получаете, а то, что вы отдаете. Усилия, которые вы отдаете обществу, формируют общество. А оно делает богаче вас самих». В «Военном летчике» Экзюпери еще глубже объяснил суть жертвы: «Так и человек становится человеком своей родины, своего ремесла, своей духовной культуры, своей религии. Но чтобы утверждать, что ты неотделим от таких Сущностей, надо сначала создать их в самом себе. Тому, у кого нет чувства родины, нельзя внушить его никаким языком. Создать в себе Сущность, которую ты называешь своей, можно только при помощи действий. Сущность принадлежит не к области языка, а к области действия. Наш Гуманизм пренебрегал действиями. Его попытки потерпели неудачу. Самое сложное действие получило название. И название это — жертва. Жертва не означает ни безвозвратного отчуждения чего-то своего, ни искупления. Прежде всего это действие. Это отдача себя Сущности, от которой ты считаешь себя неотделимым». Таким образом, любое большое дело рождается из жертв людей ради этого дела. А благодаря делу сами люди обретают настоящее рождение и настоящие связи между собой. Очевидно, Сент-Экзюпери прошел этот путь в первые годы войны и остался верен ему вплоть до своей смерти, несмотря на постоянную горечь из-за происходящего с Францией и нападки на него со стороны голлистов. Прошли этот путь и другие тысячи французов, вставших в ряды Сопротивления или сражавшиеся другим способом, и благодаря которым Франция как сущность осталась жива. Пройдет ли этим путем сегодня достаточное число граждан России, чтобы избыть поражение и спасти страну? Уверенно можно сказать лишь то, что этот путь есть. Он открыт. glavno.smi.today
Свежие комментарии